Дмитрий Герасимов - Крест в круге

Боря уже не понимал, что делает, о чем думает. Он вдруг сосредоточился на каком-то знаковом рубеже, на фатальном завершении цикла. Он ненавидел этот флирт между прицелом и мишенью. Он считал его занудством, бесконфликтным спором, нелепой драматической паузой. Он торопил приближение того, о чем уже догадался.

– Ну давай же… Давай! – крикнул он, вытряхивая из коробки ее содержимое и каждый раз замирая от появления знакомых предметов. – Что это? Рисунок. Акварель. Наверно, ребенок баловался… А вдруг это – неизвестная работа Малевича? Впрочем, Малевич не работал в стиле примитивизма… А вот и цацки!

Боря открыл плоскую картонную коробку и опрокинул ее на стол перед собой. По столу запрыгали медные пуговицы, стеклянные шарики и почерневшие от времени наперстки. В коробке также оказались ножницы, пилка для ногтей, латунный подхват для пирожных, щипцы для колки сахара и сломанная брошь.

Он открыл другую коробку, похожую на первую.

– Здесь ключи амбарные… Перья… Пенсне сломанное… Портсигар! То есть визитница… В таких хранили именные карточки с фамилией и титулом…

Неожиданно Борис замолчал. Морозный холод скатился от сердца вниз – к животу. Он держал в дрожащих руках металлическую пластинку с зубчиками, похожими на акульи зубы, и уже таким знакомым, но по-прежнему таинственным рисунком.

Длинная, тощая птица гордо и значительно распростерла крылья в обрамлении лаврового или кипарисового венка.

– Крест в круге!

Еще до конца не отдавая себе отчета в мистической странности такой находки, он отчетливо вспомнил:

Борис некоторое время стоял как оглушенный и смотрел, не мигая, на жуткую птицу. Потом, очнувшись, быстро засунул ножичек в карман брюк, наспех собрал разбросанные по столу бумаги, погасил свет и вышел вон.

Он, как обычно, запер дверь своей уединенной комнаты на два оборота ключа, пробежал по длинному, гулкому коридору, пересек холл и уже направился к турникету, как вдруг вспомнил, что оставил на рабочем столе свою тетрадь в клеенчатом переплете.

Он замер на пороге и секунду колебался, принимая решение. Очень не хотелось даже на секунду возвращаться обратно в душную и мрачную комнату, но оставлять свое единственное сокровище среди бессловесных и угрюмых архивов не хотелось вдвойне. Мгновенно взвесив в уме эти два «не хочу», Борис развернулся и быстрым шагом припустил обратно по коридору.

Возле комнаты он повозился с ключами, отыскивая нужный, дважды повернул его в замке, толкнул дверь и замер на пороге, скованный мгновенным ледяным ужасом. В его душном каземате горел свет, и как ему показалось – ярче обычного. За рабочим столом Бориса, сгорбившись над раскрытой тетрадью, стояла старуха. Она даже не повернула голову в сторону вошедшего, словно ее застали не за воровским подглядыванием чужой тайны, а за привычным, будничным занятием.

– Вы кто?! – крикнул Борис, и его голос звонко ударился в железные дверцы шкафов, скатился по стеллажам и рухнул на плечи бессовестной гостьи. Та спокойно закрыла тетрадь, смахнула с нее невидимую пыль и проворчала едва слышно:

– Кто-кто… Уборщица. А то кто же?

Будто в подтверждение своих слов, она наклонилась, подняла с пола совок и, шаркая, направилась в другой конец комнаты, где Борис разглядел и ведро со шваброй. Еще с минуту он стоял как вкопанный, не в силах оправиться от холодного страха, и наблюдал за своей странной визитершей. Старуха неторопливо извлекла тряпку из ведра, выжала ее, набросила на швабру и принялась тереть пол, от шкафа к шкафу, от стеллажа к стеллажу, удаляясь все дальше и дальше от дверей к единственному неосвещенному углу этого безмолвного помещения.

Опомнившись, Боря бросился к столу и схватил тетрадь. В то же мгновение скомканный клочок бумаги скатился с клеенчатой обложки прямо к его ногам. Не помня себя от нарастающей тревоги, с бьющимся сердцем, Борис поднял бумажку и, развернув, увидел то, что и предполагал увидеть. Словно этот момент уже был в его жизни когда-то. Или он видел его во сне. Или просто заранее знал, что увидит его.

Странный кинжал с рукояткой в обрамлении неровной, замкнутой линии…

Крест в круге.

Бумажка задрожала в его руке.

– Стойте! – закричал Борис, опасаясь, что старуха вот-вот исчезнет в темноте угла. – Что… Что это?!

Уборщица даже не взглянула на него. Она не повернула головы, не подняла глаз, а только еще больше склонилась над ведром и пробормотала, обращаясь словно не к Борису, а к какому-то третьему собеседнику: