Ли Майерс - BRONZA

– Мама… – позвал ее Марк, – я хочу в туалет!

– Что? – не понял Том, и мальчик уже на английском объяснил ему, что хочет.

– Нет проблем! – потормошил его Том, кивнул Инне. – Мы сейчас вернемся! – и вместе с Марком исчез за дверью с золотой буковкой «м».

Она осталась ждать. В кармане зазвонил телефон. Инна улыбалась, слушая голос мужа, пытавшегося скрыть за своими вопросами некоторую обеспокоенность. Виктор спрашивал, все ли у них в порядке, как там Марк и когда они возвращаются. Скучает, понимала она…

– Нас пригласили на премьеру фильма, скоро начало. Не волнуйся, с нами все в порядке. Я жду его. Он пошел в туалет.

– Один?!

– Нет, что ты… его сопровождают… – ответила Инна и вдруг растерялась, уловив в голосе мужа настоящее беспокойство. – Извини, нам нужно идти! – заторопилась она. – Я позвоню тебе сразу после фильма.

Стиснув в руке телефон, под нарастающую панику, смотрела на дверь с буквой «м», не понимая, как могла позволить чужому человеку забрать у нее сына. Еще немного, и она, невзирая на все приличия, ворвалась бы в комнату для джентльменов. Лишь услышав звонкий голосок сына, перевела дыхание. Придержав дверь, Том пропустил Марка вперед, и тот бросился к матери.

– Мама, там такое смешное мыло! – воскликнул он радостно, протягивая ей на ладошке оранжевый кусочек мыла в форме мартышки.

– Господи, зачем ты взял его, Марк! Дай мне, ты весь перепачкаешься! – ахнула Инна.

Сразу же насупившись, Марк спрятал руки за спину, не желая расставаться со своим сокровищем. «Ну, в кого он такой упрямый», – вздохнула Инна. Положение исправил Томас. Подозвал девушку в униформе, одолжил «на минуточку» у Марка мыло, протянул служащей киноцентра.

– Упакуйте это и, будьте так добры, верните вот этому маленькому джентльмену! – попросил он с улыбкой.

У входа в зал их ждал Роджер. Свет уже погас. На экране шли рекламные анонсы новых фильмов. Секьюрити пропустил их за ограждение, они быстро заняли свои места в третьем ряду партера, отгороженном от остального зала красной лентой. Несколько рядов за ними пустовало тоже в целях безопасности. Инна посадила сына на колени. Марк вертелся во все стороны, он пока не потерял интереса к происходящему. Погас свет. На экране появилось название фильма. «Самоубийца». Известный кинорежиссер, мэтр европейского бомонда представил на суд зрителей свое творение.

Сюжет начинался вполне банальной лав-стори. Двое. Он и она. Встретились, влюбились. Впереди ожидаемый хэппи-энд с фанфарами, а дальше – они жили долго и счастливо и умерли в один день. Но режиссер оказался садистом, он задумал изучить любовь, препарировать ее и пригласил зрителей в свою мастерскую безжалостного вивисектора. С изощренностью стороннего наблюдателя показывал он зрителю, что может сделать с человеком любовь, если она злая, эта самая любовь.

Сюжет фильма постепенно захватил Инну. Томас играл мужчину, сходившего от любви с ума. Героиня не любила его. Она привыкла играть чужими сердцами – хотела вырванное сжимать в кулаке, прислушиваясь к последним ударам. Дарить надежду и отбирать. Манить, обещать и обманывать. Она довела героя Томаса до той черты, когда жизнь с любимым человеком невозможна, но и без любимого невозможна тоже. И герой фильма оказался там, где и должен был оказаться по замыслу режиссера. На обрыве…

Объектив камеры, делая лирическое отступление, с тонким намеком ненадолго заглядывает за край обрыва; здесь, в мутной пене, с упорством сумасшедшего, пытающегося размозжить себе голову о стену, бились о скалы волны. Зрители напряженно затаили дыхание в ожидании близкой развязки. По лицам многих текли слезы. Слышались всхлипы. А камера, больше не отвлекаясь, сосредоточилась на главном герое. Крупный план. Спокойный и уже отрешенный взгляд. Ветер то швыряет на лицо темные пряди волос, то откидывает их назад, открывая чистую линию лба.

Самоубийца. В тот момент, когда человек уже не боится потерять, убить или умереть, – для Бога все кончено. В этот момент наивысшего откровения человек всесильней Бога, ибо, презрев его волю, сам выбирает, когда ему умереть. И свободен от жизни, которую не просил…

Тут в кадре появляется героиня. Вытирая слезы, зрители облегченно вздыхают. Так хочется верить в закономерный для любовной истории хэппи-энд. Но режиссер – садист. Она приехала лишь затем, чтобы убедиться, действительно ли ради нее герой Томаса готов расстаться с жизнью. Что же ты медлишь, прыгай! Слабак! Ничтожество! Ее звучащий диссонансом презрительный голос разрушает хрупкое равновесие в душе самоубийцы. Его согласие с самим собой и смертью.