Энн Райс - Вампир Арман

– За всех нас, – сказал черноволосый, поворачиваясь и глядя на меня в упор. Остальные смеялись. Танцоры кричали:

– Да, и за меня!

– Ничего не получишь, если я не буду вторым, после тебя!

– Послушай, я первый, даже до тебя!

Последнее обращалось к рыжеволосому, но драгоценность танцор бросил моему господину – кольцо с карбункулом и неизвестным мне блестящим фиолетовым камнем.

– Сапфир, – шепотом сказал мой господин, поддразнивая меня взглядом. – Амадео, согласен?

Третий танцор, блондин, ростом пониже любого из присутствующих, с небольшим горбом у левого плеча, вырвался из круга и подошел ко мне. Он снял с пальцев все кольца, как будто перчатки стянул, и швырнул их мне, так что они забренчали у моих ног.

– Улыбнись мне благосклонно, юный бог, – сказал он, хотя он задыхался после танца, и бархатный воротник промок от пота. Он с трудом держался на ногах и чуть не перевернулся, но смог превратить это в шутку, неуклюже пустившись в пляс.

Музыка не смолкала, она грохотала и грохотала, словно музыканты считали, что она способна заглушить опьянение их господ.

– Кого-нибудь интересует осада Константинополя? – спросил мой господин.

– Расскажите мне, что стало с Джованни Лонго, – тихим голосом попросил я. Все взгляды устремились на меня.

– Лично у меня на уме осада… Амадео, правильно?… Да, Амадео! – воскликнул танцор-блондин.

– Ладно-ладно, сударь, – сказал я. – Поучите лучше меня истории.

– Ах ты чертенок, – сказал черноволосый мужчина. – Даже кольца не подобрал.

– Да у меня все пальцы в кольцах, – вежливо сказал я, и это была правда. Рыжеволосый не замедлил ринуться в бой.

– Джованни Лонго оставался там все сорок дней, пока шел обстрел. Когда турки проломили стены, он сражался всю ночь. Ничто его не страшило. Его отнесли в безопасное место лишь потому, что он получил пулю.

– А пушки, сударь? – спросил я. – Они действительно были такие большие?

– Можно подумать, ты там был! – закричал черноволосый рыжему, прежде чем тот успел мне ответить.

– Мой отец там был! – сказал рыжий. – И выжил, чтобы все рассказать. Он был на последнем корабле с венецианцами, который выскользнул из гавани, а пока вы не успели вставить слово, сударь, предупреждаю, не смейте дурно говорить о моем отце или тех венецианцах. Они вывезли население в безопасное место, битва была проиграна…

– Дезертировал, ты хочешь сказать, – ответил черноволосый.

– Я хочу сказать, выскользнул, унося с собой беспомощный беженцев, когда битва была уже проиграна. Ты назвал моего отца трусом? Ты в хороших манерах понимаешь не больше, чем в войне. Ты слишком глуп, чтобы с тобой драться, да и слишком пьян.

– Аминь, – сказал мой господин.

– Скажи ему, – обратился рыжий к моему господину. – Ты, Мариус Римский, скажи ему. – Он сделал новый слюнявый глоток. – Расскажи ему о бойне, обо всем, что произошло. Расскажи ему, как дрался на стенах Джованни Лонго, пока ему не угодила пуля в грудь. Слушай, безмозглый дурень! – – заорал он своему другу. – Никто в этих делах не разбирается лучше Мариуса Римского. Колдуны умны, говорит моя шлюха – за Бьянку Сольдерини.

Он осушил стакан.

– Ваша шлюха, сударь? – спросил я. – Вы так выражаетесь о такой женщине, в присутствии пьяных непочтительных мужчин?

Никто не обратил на меня внимания, ни рыжий, который опять опрокидывал кубок, ни все остальные.

Ко мне поплелся неверным шагом танцор-блондин.

– Они пьяны и о тебе забыли, прекрасный мальчик, – сказал он. – Но только не я.

– Сударь, вы спотыкаетесь, когда танцуете, – сказал я. – Смотрите, не споткнитесь, когда будете за мной ухаживать.

– Ах ты жалкий щенок, – сказал он и упал на меня, потеряв равновесие. Я вылетел из кресла и отскочил вправо. Он споткнулся о кресло и упал на пол.

Со стороны остальных раздался взрыв хохота. Два оставшихся танцора отказались от своих па.

– Джованни Лонго был храбр, – невозмутимо ответил мой господин, обозрев обстановку и возвращая свой прохладный взгляд к рыжему. – Все они были храбры. Но ничто не могло спасти Византию. Ее час пробил. Кончилось время императоров и трубочистов. А в последующем побоище многое было безвозвратно утеряно. Библиотеки сжигались сотнями. Столько священных рукописей и их неуловимые тайны развеялось, как дым.

Я попятился от атаковавшего меня пьяницы, который перекатился по полу.

– Ах ты паршивая болонка! – заорал он на меня, растянувшись у моих ног. – Я сказал, дай мне руку.