Рэй Олдридж - Фильтровщики

— Бедного Томаса?

— Да. — Голос Линды стал очень слаб. — Он живет только через нас. Вся его жизнь позаимствована. — Её тело дрожало под одеялом. — А теперь оставь меня. Моё сознание довольно ясное для женщины в моем состоянии, но это ненадолго. Если ты решишь остаться, отправь его ко мне. Я хочу закончить.

Когда она поднялась на палубу, Томас сидел, скрестив ноги, спиной к грот-мачте. В ставшем теперь ярче лунном свете, он казался не более пугающим, чем любой другой очень красивый мужчина. Ведь есть вероятность, что Линда просто бредила, в последней стадии какой-то вызывающей расстройство психики болезни?

Но Томас разделял её заблуждения, или делал такой вид.

Тереза прошла вдоль борта и прислонилась к спасательным тросам. Как странно, подумала она. Она находится здесь с человеком, который считает себя каким-то пожирающим души и выпивающим жизни монстром. И почему-то Тереза не бросается немедля в воду, плывя в панике к берегу. Это не похоже ни на один из фильмов ужасов, которые она когда-либо видела.

— Линда сказала, что мы должны пожалеть вас. Бедный Томас, так она сказала.

Обычный человек мог бы пожать плечами, но, конечно, это не про Томаса. — Не понимаю её беспокойства. Я как я.

— Ну, ладно. Послушайте, всё было очень интересно, но пойду-ка я лучше. Завтра надо искать новую работу, так что я буду крайне занятой девушкой. Не могли бы вы меня подвезти к берегу? Вы можете высадить меня у песчаного отвала. Там никто не живет, точно.

— Вы посмеиваетесь надо мной, — сказал Томас. — Это мило, но не нужно. Вы можете взять лодку. Или, если пожелаете, я покажу вам, что я такое.

Она отступила на шаг, но он не делал никаких угрожающих движений. — Я так не думаю, — сказала она. — Я хочу сказать, что это потрясающее предложение, и всё такое… Я смогу прожить заново свою дрянную жизнь, а затем умру, это звучит по-настоящему весело, честно, но…

Он отвел взгляд, проведя его по всей бухте, вплоть до темного песчаного кряжа, который отделял гавань от прохода в Залив. — Тогда вернетесь к вашей комнате и вашей бутылке просроченного нембутала. — Как обычно, его слабая улыбка не дрогнула.

Внезапно она поверила, и её даже не особенно заинтересовал источник его знаний. — Это… это как своего рода супер-наркотик? Одна проба и цепляет на всю жизнь?

— До смерти, имеете в виду? В некотором смысле. Жизнь вообще наиболее вызывающий привыкание наркотик. Те, кто «подсел» на неё, никогда не могут насытиться. И все это время они чувствуют так же, как вы будете себя ощущать, пока помните вашу жизнь через меня.

— А я не могу измениться, не смогу научиться чувствовать так, как они это делают?

— Не знаю, — сказал он. — Иногда люди меняются. У меня сложилось впечатление, что вы не сможете.

Эти слова, произнесённые мягким формальным голосом, казалось, несли в себе такую неизбежность… И они закончили эрозию её воли. Если у Томаса неожиданно прорастут длинные клыки, и он ринется к её горлу, мелькнула мысль, она даже не попытается остановить его.

— Почему вы помогли мне? С Морячком, — спросила она, но без настоящего любопытства.

— Вы не заслуживаете того, чтобы обладать такой уродливой памятью.

Время пришло, и замер бриз.

— Покажите мне, — сказала она.

Томас глянул вверх. — Видите, — произнес он, указывая. — Луна собирается зайти за облака.

Она посмотрела.

Голубой Залив предстал красивым нежным видением, она впервые увидела его таким. Тереза припарковала свой старый автомобиль на заброшенном участке пляжа, и почувствовала тепло солнца, проникшего через стекла машины. В воздухе витал резкий возбуждающий аромат, никогда ранее ее легкие не наполнялись такой вкусной субстанцией.

Она вышла и посмотрела на океан, удивляясь тонкой градации оттенков, от бледно-аквамаринового на мелководье до густого, отливающего металлом, фиолетового цвета на горизонте. Мягкий прибрежный ветерок доносил слабый запах водорослей и рыбы; экзотическое благоухание, но ничуть не неприятное, с успокаивающим незначительным привкусом кокосового масла. Пляж был сравнительно безлюден — только несколько загорающих были разбросаны по блестящему белому песку.

Внутри ещё пульсировала сложная смесь надежды и тревоги, но эти эмоции съёжились до жужжания где-то на заднем плане, на фоне прекрасных ощущений, переполнявших её в этот момент. Она ведь оставила Атланту в исступлении гнева и разочарования, гнала всю ночь, обуреваемая мрачными мыслями. И вот всё забыто, по крайней мере, сейчас.