Рэй Олдридж - Механический Орфей

Старая, потрепанная баржа «Лоракка» уносила Руиза Ава и его друзей прочь от Моревейника и оставшихся там врагов. Путешествие продолжалось уже шесть дней. За это время Руиз подружился с Гундредом, вторым помощником капитана. Жилистый коротышка с плохими зубами часто и многословно жаловался на ветхость судна, бездарность экипажа и невезучесть командира.

— Под его чутким руководством затонуло уже четыре корабля. Неплохой результат для такого молодого человека. Меня это, знаете ли, нервирует.

Гундред любил наряжаться в яркие тряпки, а количество разнокалиберных золотых цепей, украшавших его одежду, поражало воображение. Однажды Руиз поинтересовался, не боится ли тот упасть за борт с подобным грузом. Коротышка весело ответил, что все равно не умеет плавать.

— Лучше уж побыстрее покончить со всем этим, — пояснил он. — Я ведь не смерти боюсь… самое страшное — долгий переход из теплого света в холодную жидкую тьму.

— Понятно, — вежливо отозвался собеседник, хотя позиция Гундреда показалась ему по меньшей мере странной.

Второй помощник ухмыльнулся.

— Да уж, не всем доступна такая философия. Вот ты, насколько я понимаю, весельчак и к тому же сторонник метода проб и ошибок, а? Попал я в точку или нет?

Руиз улыбнулся и кивнул. Приятели стояли на самой верхней палубе «Лоракки», неподалеку от рулевой рубки. Море было настолько спокойным, что напоминало темно-синее стекло. Чистое небо цвета полированной бронзы только у горизонта омрачалось полосой черных туч. Ближайшая земля находилась далеко на юге. Капитан рассчитал курс так, чтобы пройти как можно дальше от предательских прибрежных рифов.

Сам он в рулевой рубке скрючился над навигационным прибором, проклиная судьбу, загрузившую его корабль почти двумя тысячами фанатиков, последователей культа «Жертвенной тайны», которых нужно было доставить к людоедам Лезвий Нампа. Гундред, видимо, рассматривал главного человека на судне как бесплатного клоуна. Он подмигнул собеседнику и состроил жалобную гримасу, передразнивая своего командира.

Щелчок и последовавший за ним свисток возвестили, что один из бортовых синтезаторов-предсказателей распечатал карту погоды. Капитан немедленно замолчал и сосредоточился.

Жертвующие заполнили широкую нижнюю палубу. Они зачитывали отрывки из священных трактатов, фальшиво распевали корявые гимны, хлестали друг друга небольшими церемониальными бичами. Все эти люди были одержимы манией религиозного самоубийства. Гундред долго наблюдал за ними, потом театрально выпучил свои крохотные черные глазки.

— Хотя ты и претендуешь на звание оптимиста, все-таки на тебе одеяние Жертвующего, а это гораздо большая угроза для жизни, чем цепи на шее.

Руиз вновь улыбнулся, но промолчал. Гундред довольно часто прохаживался по поводу его камуфляжа, но путешественник понимал, что коротышкой движет обыкновенное любопытство. Однако многолетняя привычка к осторожности не позволяла бывшему агенту Лиги искусств рассказать новому приятелю правду о себе и своих спутниках.

Каждый вечер команда собиралась в том уголке судна, куда не заглядывал капитан, чтобы поиграть в карты. Так Руиз познакомился со вторым помощником. Они были единственными участниками этого азартного мероприятия, которых никогда не покидала удача. На самом деле, конечно, причина их постоянных выигрышей крылась не только в везении. Правда, Руиз не в полной мере использовал свои шулерские навыки — он просто старался не оставаться в проигрыше… Однажды ночью пьяный кочегар возмутился, когда Гундред стал манипулировать картами чуть более активно, чем обычно, и попытался грузовым багром выпустить кишки второму помощнику. Тогда Руиз вмешался и вразумил недовольного с помощью первой подвернувшейся под руку железяки.

С этого дня Гундред взял под свое покровительство нового приятеля и его спутников, нашел им более удобное место, увеличил порции воды и время от времени приносил еду из камбуза команды. Пища, конечно, тоже не отличалась изысканностью, но, по крайней мере, была восхитительно свободна от насекомых.

Второй помощник не обижался на скрытность Руиза.

— А-а-а, ты такой таинственный… Смотрю на тебя и радуюсь собственной незамысловатости, — говорил он, и в хитрых глазках прыгали веселые огоньки.