Рэй Олдридж - Душевные трубки

Рэй Олдридж. Душевные трубки

Данная повесть является своего рода продолжением повести «Наркоманы красоты» (The Beauty Addict) 1993 года.

© 2002, Ray Aldridge. Soul Pipes. SF&F, Dec., 2002.

© 2009, 2015, Р. Р. Курмаев, пер. с англ. Все примечания – переводчика. Лето 2009, 15 июня – 21 ноября 2015.

Каждый день под лучами коричневого солнца мы исследовали развалины, и каждую ночь я хотел бы оказаться где-нибудь в другом месте. Поначалу, мне было скучно и обидно, но вскоре мне стало страшно.

На первых порах, наши находки не вызывали беспокойства. Когда мы приземлились на Грэйлине IV, развалины казались благодатными, сточенными в невинность древней эпохи, дочиста отмытыми пустотой. Правда, что-то погубило колонию. Но эта фатальная неприятность случилась уже давно, стёрлась со стенами колонии. Грэйлин IV был негостеприимным миром, а поселенцы были религиозными психами… бесконечное множество несчастий могло положить конец их попытке пустить человеческие корни в чужеродную почву.

Однако проходили дни, а моё беспокойство росло без видимых причин. В пустошь, где мы разбили наш небольшой лагерь, совершенно очевидно не наведывались голодные призраки. И, насколько я знал, прожорливые ночные чудовища не подстерегали во тьме за периметром.

Всё это пришло позже.

Через несколько дней после приземления я заговорил о своих тревогах с Ирвэйном.

«Ты чувствуешь это?» – спросил я.

«Что?» Ирвэйна, казалось, заворожил экран анализатора, который он сфокусировал на кусочке кости, вкраплённом в покрытую мхом каменную кладку. Наш археолог был крупным, бледным, располневшим мужчиной, вечно хмурым и лишь иногда забавным. Он предпочёл украсить себя тонкой линией пушистого красного меха, которая спиралью шла с макушки его совершенно лысой головы. Она дважды проходила по его лицу и, в конечном счёте, исчезала в воротнике. Я предполагаю, что она продолжала свой путь вокруг его торчащего пуза. По какой-то причине эта косметическая эксцентричность удерживала меня от того, чтобы принимать его всерьёз, хотя он был, как я понимал, ученым умеренной репутации. Полагаю, это означает, что теперь я слишком мелкая сошка, которой никому не следует удивляться.

Я подавил робкую улыбку, которая подёргивала мой рот. «Ты заметил, что здесь какая-то странная атмосфера? Что-то неуютное. Не совсем правильное».

Ирвэйн одарил меня пренебрежительным взглядом. «Помниться, ты заявлял, что у тебя нет воображения», – сказал он.

«Это-то меня и беспокоит», – сказал я, но было ясно, что он не обращает внимания. Он отвернулся к своему анализатору, а я вернулся к своей работе, которая была не так важна для экспедиции, как его.

Официально я был механиком экспедиции, но на ранних этапах раскопок я контролировал мех-картограф, пока он ползал по месту раскопок, регистрировал характерные особенности поверхности и составлял профиль структур глубокого залегания. Такая работа не требовала много моего внимания; она очень походила на лёгкую прогулку по парку с послушным домашним любимцем, таким, который время от времени останавливался и производил небольшие направленные взрывы под своим панцирем. Я снабжал мех записывающими материалами и топливными элементами. Дважды в день я представлял краткий обзор его находок Ху Мун, руководителю экспедиции.

Она была более привлекательна и менее забавна, чем Ирвэйн. Стройная женщина с большими жёлтыми глазами, белая кожа Ху Мун, очевидно везде, была покрыта татуировками из тусклых светло-голубых контурных линий, подчёркивающих изящный рельеф её тела. Она носила свои длинные черные волосы заплетенными в толстую косу, оканчивающуюся маленькими блестящими метательными ножами. Я находил её слишком декоративной, даже возбуждающей, и я с удовольствием бы рассмотрел её красивые ландшафты, но как личность она была отпугивающая, по крайней мере, для меня. Она была и пассивной, и властной, в зависимости от охватившего её настроения, и это непостоянство раздражало меня. Ко мне она относилась с безразличием, за исключением тех случаев, когда я опаздывал с отчётами.

Её любовница, не случайно, была журналистом и главным протоколистом экспедиции. Дьюайн была очень молодой девушкой обыкновенной привлекательности с непослушной копной вьющихся белокурых волос и приятно примитивная как личность. Её журналистский талант поразил меня своей незначительностью… но я, несомненно, опытный циник – склад ума, который пережил те изменения, что я перенёс. Когда мы зависли в пространстве над погибшей колонией, Дьюайн описала Грэйлин IV вот как: