Павел Чибряков: Что-то… (сборник)

«До свидания, Катя», – сказал он, закрывая дверцу. Она помахала ему через стекло.

Проводив взглядом габаритные огни такси, он повернулся и медленно пошёл обратно.

Он всё ещё вдыхал запах её помады со своих губ. Он ничуть не удивился, когда замок свободно открылся, впустив его в знакомо пахнувший мир. Раздражённо захлопнув дверь, он зло выкрикнул в пространство:

«Всё, твою мать, с меня хватит!».

Не включая люстру, он разделся, разбросав одежду, бросил на диван подушку и одеяло, и, включив магнитолу, завалился на диван. Он сразу почувствовал, как им овладевают покой и расслабленность. События этого вечера постепенно теряли свою значимость. Только какая-то часть сознания набухала глухой досадой и печалью. Он повернулся набок и пробурчал:

«Завтра разберёмся».

Ион разобрался. В последующие пять дней он разобрался с комнатой и с собой в этой комнате. Он чётко понял, что если не изменит статус кво, то так и просуществует в кислом одиночестве, имея близость только с этой растреклятой комнатой.

Он понимал, что всё придётся делать одному. Это раззадоривало. У него появилась определённая цель – разметать устоявшийся порядок; высвободиться из комфортной тягомотности, которой облепляют его «родные» стены. Прежде всего, он свернул ковры и выставил их на застеклённую лоджию. Потом перетащил диван в спальню, взяв вместо него матрас с кровати. Два дня ушли на пакование книг по коробкам, которые ещё пришлось искать и неуклюже тащить домой. Он немало позабавился, представляя, как это выглядит со стороны. Пакуя книги, он старался не переусердствовать в аккуратности. Заполненные коробки он составлял на балконе. Тумбочка с видеоаппаратурой перекочевала вслед за диваном, уменьшив свободное пространство спальни до предела. Впрочем, это не имело значения – последнее время он не мог находиться в ней подолгу: он начинал испытывать беспричинную тревогу и раздражение. Его непреодолимо тянуло в большую комнату.

Чтобы не включать верхний свет, он достал с антресоли старую настольную лампу, а хрустальную люстру умудрился, злорадствуя, повесить в туалете. Книжные шкафы он продал, исключив всякую возможность возврата к прежнему порядку. В конце концов, из прежней обстановки остались только шторы на окне и магнитола, стоящая теперь на полу. В пустой комнате музыка звучала гулко и несколько звеняще. Он поймал себя на том, что пытается аккуратно расставить кассеты вдоль плинтуса. Выругавшись, он разбросал их вокруг магнитолы.

И вот он остался один на один с междустенным пространством, зависимость от которого сделала из него нелюдимого хмыря со склонностью к истерии. Теперь он всеми нервными окончаниями чувствовал это вязкое влияние; его по-прежнему окутывало упокоение, иногда с примесью чего-то вроде лёгкого упрёка.

Несколько раз он пытался, безуспешно, дозвониться по номеру телефона, который дала ему Екатерина. Каждый раз, послушав длинные гудки, он вешал трубку, чувствуя странную смесь облегчения и сожаления. Он не очень то представлял, что он сможет ей сказать, и как она отреагирует на его звонок. В любом случае, ему никто не отвечал. Он пытался расспросить о ней на работе, но там никто не знал такой женщины. Пустота.

Зима утолщалась, погружая мир в сомнамбулическое состояние. Из-за проблем на фирме, его, среди прочих, отправили в вынужденный отпуск. Теперь он постоянно находился дома, изредка выходя в магазин. Новый год он встретил, напиваясь коньяком, с ухмылкой салютуя довлеющим над ним стенам.

Он проводил время, лёжа на матрасе или расхаживая по комнате. Машинально шагая, он погружался в мысли о внешнем мире, в котором он хотел бы чувствовать себя так же уверенно, как и в этом проклятом междустенье.

Однажды он выбрался погулять по зимнему парку. Там всё было иначе; снег выместил парковый простор в голые кроны деревьев. Коматозно застывшие в снегу скамейки лишь намекали на то, что на них могла сидеть милая, тёплая девушка. В какой-то момент ему показалось, что он увидел Машу. Но это оказалась совсем молоденькая девушка. Она быстро прошла мимо него, прикрывая нижнюю часть лица рукой в варежке. Он живо представил себе раскрасневшееся с мороза лицо Маши. Представил, как она приходит домой, снимает, стряхивая снег, шубу и шапку, прислонившись бедром к двери, снимает сапоги. Ему режуще захотелось, чтобы это происходило в его прихожей. Но не в этой квартире.

Он порывисто решил обменять эту чёртову квартиру на любую другую. К чёрту престижный район! К чёрту привычное окружение! Прочь отсюда! Даже от парка. Это всего лишь кусок природы, упорядоченный асфальтом. А Маша…. Там видно будет. Обменяться на самую окраину города, и гулять у границы бетонного и вечного. Он пришёл домой с твёрдой решимостью съехать с этой квартиры любой ценой. Он с аппетитом поужинал, и улёгся спать, бодро размышляя о том, как летом будет упрямо искать Машу, приезжая в парк из любой дали. Он понял, что Екатерину он просто хотел на тот момент, а Маша ему нужна. Необходима для жизни. Улыбаясь, он уснул.