Павел Чибряков: Что-то… (сборник)

Ему нравилось поддерживать идеальный порядок и чистоту в комнате. Находясь в ней, он чувствовал спокойную, даже чуть вальяжную, уверенность в себе. Даже ночевать он предпочитал не в спальне, а постелив себе на диване.

Со временем, он стал замечать, что ему всё труднее находиться вне дома. На улице он чувствовал некоторую потерянность. На работе он с головой погружался в дела, но над ним подспудно довлела казённость окружения. Ему постоянно хотелось оказаться дома. Даже любимые прогулки по тихому парку становились всё реже и короче. Это начинало раздражать. Он поймал себя на мысли, что комната диктует ему образ жизни. Он разозлился. Чушь собачья! Это Его жизнь в Его квартире. Он – Хозяин!

Он стал внимательно следить за собой и своим поведением. Вскоре, он заметил за собой почти маниакальное стремление к порядку. Причём, строго определённому порядку. На грани аутизма. Все книги были расставлены не только по тематикам, но и по цвету корешков. Каждая кассета в аккуратно подписанной коробочке имела своё место на полке над магнитолой, стоящей на шкафу напротив дивана. Ему не нравилось, когда они валялись как попало, мешая, в частности, вытирать пыль. Ещё один пунктик. Осознав это, он попытался умерить своё рвение; но наличие пыли на мебели мешало ему расслабиться, упорно притягивая к себе его взгляд. Иногда, в раздражении, ему хотелось перевернуть всё вверх дном; но тут же выныривающее сознание того, что придётся приводить всё в порядок, гасило этот импульсивный порыв. Жёстко срабатывал внутренний тормоз.

Когда к нему приходили немногочисленные знакомые, большую часть времени они проводили либо на кухне, либо, летом, на балконе. Девушек всегда приятно удивляли уют и порядок комнаты, но больше двух-трёх раз они в ней не появлялись. Они мягко исчезали, обещая позвонить. В нём росла убеждённость, что это всё – влияние комнаты; на его жизнь, его судьбу, на него самого. Он начал думать, что комната – это что-то большее, чем просто ограниченное стенами пространство в сорок пять кубических метра. Что-то…. Нечто.

Он пытался ночевать в спальне: но там он подолгу не мог заснуть, а беспокойный сон не приносил отдохновения. Пришлось вернуться на диван. Время проходило тяготно и бесследно.

А потом появилась Маша. По-простому симпатичная, зрительно мягкая, в возрастной неопределённости между девушкой и женщиной. Увидев её в парке в первый раз, он почувствовал тёплую радость и внутреннее расслабление. Ему чертовски захотелось положить голову ей на колени, и прижаться щекой к её животу. Он стал чаще выходить в парк, преодолевая чёрт-те какие фобии и напряги. Постоянно встречаясь в парке, они стали, слегка улыбаясь, кивать друг другу. Это было приятно. Он не торопил события. Он, конечно, знал, что мужчина должен проявлять инициативу и напор, но он этого не мог и не хотел. Он был уверен, что избитые веками приёмчики в его неуклюжем исполнении выставят его посмешищем в её зелёных глазах. Не хотелось бы. И он ждал. Неизвестно чего. Просто ждал.

Её имя он узнал случайно: женский голос окликнул её с дальнего конца аллеи, и, живо обернувшись, она поспешила на зов. Маша. Обретя имя, она стала для него реальней, живее. Странно, но казалось, что узнав её имя, он соприкоснулся с чем-то личным, почти интимным. Как будто приоткрылась завеса, хранящее тепло её жизни. Он нашёл в книгах значение имени Мария – Госпожа. Ничего подобного в ней не виделось. Маша, Машенька, но не Мария. Теперь он мог представить её в повседневной жизни: на кухне, с мокрыми руками; одетой по-домашнему свободно, в кресле перед телевизором; стирающей, с налипшими на влажный лоб волосами. Но представлять это он мог, только находясь в парке.

В квартире её образ расплывался, тускнел, как будто стены глушили мысли о ней, облекая его мозг комфортным упокоением. Ему становилось всё трудней покидать квартиру. На улице он постоянно запинался, и чувствовал себя подавлено. Агорафобия просто сметала его с ног, отупляя сознание. В толчее людных улиц его начинало муторно подташнивать. Каждый случайно брошенный на него взгляд приводил его в смятение. Он как-то забыл, что ярко-синие глаза делали его довольно привлекательным. Не смотря на то, что он был широк в плечах и не обижен интеллектом, в обществе он ощущал себя нелепым и чужим.

Облегчение, которое он испытывал, приходя домой, вызывало в нём глухое раздражение. Да что ж это такое, чёрт побери?! Неужели он стал законченным социофобом? Превратился в склизкую улитку, заимевшую двухкомнатную раковину со всеми удобствами? Щас! Как бы не растак! Он буквально выламывался из дверного проёма, и шёл в парк, каждый раз надеясь увидеть Машу.