Виктор Точинов - Графские развалины

Но пентаграмма если и излучала что-либо, то бытовому приборчику расшифровка оказалась не по зубам — он бодро рапортовал: все ол райт, радиоактивность в норме, ложитесь спокойно спать, Вячеслав Анатольевич…

Именно это Славик и сделал.

* * *

Суббота прошла как-то бездарно и незаметно: был день, и нет его, ничего не сделано и нечего вспомнить — просто одним днем меньше осталось жить на свете…

Встал поздно, позавтракал; Светка тут же пристала со всякой домашней мелочью, копившейся до выходного: повесить полочку в ванной, смазать петли на входной двери, еще что-то такое же недолгое и простое, но висящее над душой неделями — всё руки не доходят; закончил, вышел на улицу, прогулялся неторопливо, нога за ногу, до вагончика — как там дела у Сереги-сменщика? У Сереги (студента, подменявшего Славика по выходным) всё было в порядке, пошел обратно, купив бутылку пивка; и всё казалось — надо обязательно что-то сделать… А вот что? — непонятно.

После обеда смутное чувство несделанного усилилось — Славик послонялся по квартире, не зная, за что взяться; открыл холодильник на кухне, обревизовал содержимое— и заявил Свете, что поедет завтра на дачу, поглядит, что там и как после зимы, а заодно привезет из подвала всяких варений-солений.

Жена посмотрела на него подозрительно, обычно в это время отправить Славика на дачу было почти нереально; но ничего не сказала, стала громыхать стеклом, собирая пустые банки — вывезти заодно тару под летние заготовки…

А он успокоился, продремал вечер перед телевизором и около полуночи завалился спать. Бронзовая пентаграмма простояла всю субботу в нише балконной двери, за занавеской, Славик в этот день к ней не приближался.

Спал плохо — почти всю ночь его преследовал дедушка, Покойный дедушка Зигхаля. Изрядно разложившийся старичок, одетый в полусгнившую эсэсовскую форму, весь перемазанный свежей землей, клацал лишенной плоти челюстью и замогильным голосом требовал вернуть ему бронзовую пентаграмму. Славик во сне совершенно не боялся этого опереточного призрака, скорее смешного, чем страшного, — пока тот быстрым движением руки не вцепился ему в глотку. Неправдоподобно белые костяшки пальцев вылезли из расползающейся кожи и осклизлого мяса кисти, как из драной, разваливающейся перчатки — и впились в горло Славика, оборвав в зародыше крик. Он попытался разомкнуть медленно сходящиеся клещи — тщетно, они вдавливались в кожу с безнадежной неотвратимостью винтового пресса; кровь не поступала в голову, а воздух — в легкие; дедушка-мертвец заквакал отвратительным высоким смехом, Славик узнал его, хотя прошло двадцать лет, — так смеялся поганец Филя после какой-нибудь уж очень выдающейся пакости.

Это он, это Филя … — подумал Славик, прежде чем провалиться в пропасть, кишащую желтыми, зелеными и красными воздушными шарами. Его голова тоже превратилась в красный шарик — и тут же лопнула с малиновым звоном бронзовой пентаграммы…

В те немногие годы из двадцатишестилетней жизни Александра Шляпникова по прозвищу Алекс, в которые ему пришлось работать, он трудился шофером.

Крутил баранку в армии — когда возил на большом карьерном самосвале камень для нужд военных строителей. (Камень был, кстати, красивый, с розовыми прожилками, и Алекс подозревал, что уходит он целиком и полностью на генеральские дачи, — ни одной казармы или КПП из этого стройматериала ему видеть не довелось.)

Шоферил Алекс и на зоне, куда загремел на два года по двести тринадцатой [ Статья 213 УК РФ — хулиганство.. ]. Он попытался было устроиться на совхозный «зилок» в кратком перерыве между двумя упомянутыми событиями своей биографии (а еще лучше — водителем на фабрику «Торпедо», платили там лучше и стабильнее), — да не успел, ибо двести тринадцатую ему припаяли именно в результате долго, шумно и пьяно отпразднованного возвращения.

После вторичного возвращения (отпразднованного не менее шумно, но без эксцессов) работать Алексу не довелось. По крайней мере, официально, по трудовой книжке. Со времен Динамита многое изменилось. Раньше звание Первого Парня было почетным, но неоплачиваемым. Теперь же местные торговые точки, находившиеся под покровительством Алекса, платили дань небольшую, с городскими тарифами не сравнить, но на жизнь и выпивку хватало.

Сейчас Алекс сидел за столом в своей комнате — бледный, со слипшимися от пота волосами. И отчего-то вспоминал военную шоферскую службу. Вернее, карьер, в рейсах на который большая часть означенной службы прошла.