Роберт Маккаммон - Съешь меня

— Они… прекрасны. — На столе он увидел стереосистему с колонками и коллекцию дисков. Он присел рядом — колени его при этом хрустнули — и начал изучать её музыкальные пристрастия. И снова его ждало потрясение: среди записей были: Бетховен, Шопен, Моцарт, Вивальди, Штраус… И да, даже Брамс. «О!» — воскликнул он, не в силах сказать что-либо ещё.

— Большую часть из них я нашла, — сказала она. — Хочешь послушать что-нибудь?

— Да, если можно.

Она поставила Шопена, и, словно вторя аккордам фортепиано, за окном взвыл ветер, отчего в окнах задрожали стёкла.

И теперь она начала рассказывать о себе. Раньше она работала секретарём на фабрике за рекой. Она никогда не была замужем, хотя когда-то была обручена. У неё было хобби: делать цветы из шёлка, и она занималась этим, когда могла найти материалы. Больше всего она скучала по мороженому, так она сказала. И ещё ей не хватало лета: что случилось с летом, почему больше нет такого лета, как раньше? Теперь все дни и ночи сливались в одну серую массу и ничем не отличались друг от друга. Кроме бурь, конечно, и бури эти представляли большую опасность.

Когда закончилась третья пластинка, они сидели на диванчике, бок о бок. Ветер на улице всё усиливался, дождь то начинал капать, то прекращался, но ветер не стихал, и в небе по-прежнему сверкали молнии.

— Мне нравится разговаривать с тобой, — сказала она. — У меня такое чувство… будто я знаю тебя давным-давно.

— Мне тоже так кажется. Я рад, что пришёл сегодня в тот бар. — Он посмотрел в окно и прислушался к завываниям ветра. — Не представляю, как доберусь домой.

— Тебе не обязательно идти домой, — очень тихо проговорила Бренда. — Я бы хотела, чтобы ты остался.

Не веря своим ушам, он смотрел на неё. Шея у него ужасно чесалась, этот зуд распространялся на плечи и руки, но он не мог пошевелиться.

— Я не хочу опять оставаться одна, — продолжала она. — Я всегда одна. Понимаешь, мне просто… не хватает прикосновений. Это плохо?

— Нет. Не думаю.

Она наклонилась к нему, почти касаясь губами его губ, в её глазах читалась мольба.

— Съешь меня, — прошептала она.

Джим сидел, не шевелясь. «Съешь меня». Единственный доступный способ получить удовольствие в Мире Мёртвых. Он тоже жаждал этого.

— Съешь меня, — прошептал он ей в ответ и начал расстёгивать пуговицы на её свитере.

Её обнажённое тело было покрыто трупными пятнами, груди провалились и обвисли. Его кожа была жёлтой и измождённой, а между ног висел серый, более бесполезный кусок плоти. Она наклонилась к нему, он опустился возле неё на колени; она повторяла: «Съешь меня, съешь!», пока он ласкал языком её холодную кожу; затем заработали зубы: он откусил от неё первый кусок. Она вздрогнула и застонала, подняла голову и провела языком по его руке; впившись в его руку зубами, она оторвала от неё кусок плоти, его будто ударило током, и по телу разлилась волна экстаза.

Их тела переплелись и то и дело вздрагивали, зубы работали над руками, ногами, горлом, грудью, лицами друг друга. Всё быстрее и быстрее, под завывания ветра и музыку Бетховена; на ковёр падали куски мяса, они тут же поднимали их и поглощали. Джим чувствовал, как его тело уменьшается, как он превращается из одного существа в два; чувства так переполняли его, что, если бы у него оставались слёзы, он бы заплакал от счастья. Это была любовь, а он был любящим существом, которое отдавало себя без остатка.

Зубы Бренды сомкнулись на шее Джима, разрывая иссохшую кожу. Джим объедал остатки её пальцев, и она прикрыла глаза от наслаждения; внезапно она ощутила нечто новое: чувство покалывания на губах. Из раны на шее Джима посыпались маленькие жёлтые жуки, как золотые монеты из мешочка, и зуд тут же утих. Вскрикнув, Джим зарылся лицом в разорванную брюшную полость Бренды.

Тесно переплетённые тела, куски плоти, постепенно исчезающие в раздувшихся желудках. Бренда откусила, прожевала и проглотила его ухо; повинуясь новому импульсу страсти, Джим впился зубами в её губы, которые по вкусу действительно напоминали слегка перезревший персик, и провёл языком по ряду её зубов. Слившись в страстном поцелуе, они откусывали друг у друга куски языков. Джим отстранился и опустился к её бёдрам. Он продолжал поедать её, а она кричала, схватив его за плечи.

Прогнувшись, Бренда дотянулась до половых органов Джима, похожих на тёмные высохшие фрукты. Широко открыв рот, она высунула язык и обнажила зубы. На её лице уже не было ни щёк, ни подбородка; она подалась вперёд, и Джим вскрикнул так, что его крик заглушил даже вой ветра. Его тело заходилось в конвульсиях.