Денис Лапицкий: Вернувшийся

Габриэль наудачу снял с полки один из томов. Это оказалась «История» Геродота — роскошно оформленное издание, выполненное в псевдосредневековом стиле — с многочисленными офортами и гравюрами, да еще и снабженное подробнейшими картами и столь же подробными комментариями, которые объемом превосходили саму «Историю».

Читать он не собирался: хотелось лишь посидеть на мягком кожаном диване, под зеленой лампой — в тишине, наслаждаясь покоем, слушая, как с тихим шелестом переворачиваются под пальцами страницы книги, да постукивает маятник массивных, в рост человека часов, стоящих в углу зала…

Габриэль прикрыл глаза. Даже боль, которая тупо ворочалась где-то в подвздошье, казалось, отступила…

…Наверное, он задремал, но шуршание открывающейся двери пробудило его. Габриэль обернулся.

— Это вы, тетушка…

— Да, Габри. Не возражаешь, если старуха присядет рядом? Вот коряга, чуть не разлила все… — Эсмеральда поставила на столик рядом с диваном высокий бокал с густым, карамельного цвета ликером — ее любимой «Тропической сказкой» — и тяжело опустилась на диван в полуметре от Габриэля.

— У тебя живот не пучит, Габри?

Ничего себе вопрос.

— Да нет, вроде…

— Ну, конечно, — кивнула Эсмеральда. — Ты же за столом и не притронулся ни к чему. А я вот поела от души, да только зря, похоже. Давно говорю Джанко, — привычно сократила тетушка имя главы Семьи, — найди нормальную кухарку вместо этой дурехи. Ужасно стряпает… С такой прислугой и враги не нужны, право слово — того и гляди, потравит всех разом, неровен час. Только этим чудесным напитком и спасаюсь…

Она пригубила из бокала.

— Кстати, тебе тоже не помешало бы завести личную кухарку. Когда вернешься в свои апартаменты — обязательно утряси этот вопрос. А то смотреть на тебя больно — такой бледный…

— Обязательно, — слегка улыбнулся Габриэль. — Буду много кушать, стану толстым и красивым.

— Ага… Там тебя несколько девиц разыскивают, которым не терпится познакомиться поближе с таким красавчиком. С ног, поди, сбились — и к бассейну уже сбегали, и в курительных побывали, и на конюшне, и даже в оружейную комнату пытались пробраться… Откуда им знать-то, где тебя искать? Небось, одна я, да Джанко помним, что ты из библиотеки не вылезал. Но у Джанко они спросить не решатся, а я им не сказала, где ты прячешься… Да ты посиди немного со старухой, поболтай, успеешь к своим девицам. А то, вишь, навострился уже, — она потрепала Габриэля по волосам.

— Ну что вы, тетушка…

— Да ладно, — махнула рукой Эсмеральда. — Я, что ли, девкой не была? Дело-то молодое… Но ты все же посиди, посиди — уважь старуху.

— Конечно.

— Сильно ты изменился, Габри, — сказала Эсмеральда. — Ой, сильно.

— Восемь лет прошло…

— И то правда, — старуха тяжело вздохнула.

— А вот вы совсем не изменились, тетушка. Все такая же.

— Ох, и льстец, ох, и льстец, — покачала головой Эсмеральда, но не сумела сдержать улыбки. — Будто бы в зеркало я не смотрюсь. Но все равно спасибо. Однако не о внешности я разговор-то веду, Габри…

— О чем же тогда?

— Раньше на матушку свою ты все больше похож был — такой же улыбчивый, как и она, Господи, упокой ее душу.

— А сейчас? На отца?

— На него. Не обижайся на старуху, Габри. Но ты знаешь — не любила я его.

Марун молчал.

— Бывало, как взглянет — так меня холодом продирает по всей спине, истинно тебе говорю. А когда сегодня заметила, как ты на Хавьера посмотрел, аж сердце зашлось — ну, вылитый отец. И так страшно стало мне, Габри… Не обижайся ты на старуху, — повторила она, — я же как на духу тебе, всю правду говорю.

Марун мягко положил ладонь на хрупкое плечо женщины.

— Я нисколько не обижаюсь, тетушка. Вы же мне вместо родни стали, когда мама… погибла. Слишком многие не любили моего отца, хотя он и был очень неординарным человеком. Но после того, как он убил маму… Я сам его возненавидел. Семья приговорила его к смерти и исполнила приговор, но, видит Бог, я больше всего желал убить его сам, своими руками.

— Габриэль, ненависть — плохое чувство. И я очень боюсь, что ты озлобишься, станешь таким же, как он.

— Возможно, я стал более жестким, тетушка. Но это не значит, что я превращусь в чудовище. К тому же, у меня за спиной восемь очень непростых лет… А там, где я был, людям очень тяжело оставаться людьми.

— Да еще твоя смерть, — эхом сказала Эсмеральда.

Габриэля передернуло.

— Клиническая смерть, — поправил он старуху, но та словно не слышала его.