Денис Лапицкий: Вернувшийся

Над городом плыли тяжелые тучи. Косые струи дождя соединяли низкое серое небо и мостовые, по которым струились потоки воды. Ливневая канализация не справлялась с нагрузкой, и редкие прохожие были вынуждены хлюпать по лужам. В северном полушарии Кастора заканчивался сезон дождей.

Пробив пелену туч, черная, блестящая лаком и хромом машина спикировала к ярко освещенному зданию гостиницы «Эксельсиор» и зависла над посадочной площадкой. Двери скользнули вверх, и из машины вышли двое. Плотный крепыш в сером дождевике поддерживал под руку рослого мужчину, одетого в длинный, до пят, плащ из чешуйчатой, переливающейся черным и зеленым цветами кожи, и черную широкополую шляпу.

Ступив на упругий пластик платформы, покрытый тонким слоем дождевой воды, высокий неловко повернулся и едва не упал — крепыш с трудом успел удержать его.

— Осторожнее, господин Марун, — негромко сказал крепыш. — Постарайтесь двигаться помедленнее. После всего, что вам пришлось пережить…

— Как ты сказал? Пережить? — тот, кого назвали «господином Маруном», криво улыбнулся, и тут же закашлялся, словно эта пародия на улыбку причинила ему боль. Он вообще выглядел так, словно только что оправился после тяжелой болезни — лицо бледное, вокруг глаз залегли темные тени, плащ висит, словно на вешалке…

Крепыш смешался.

— Наверное, это не совсем подходящее слово, господин Марун.

— Да уж… Это самое неподходящее слово, Джереми.

Он сложил ладонь ковшиком, поднес к лицу, глубоко вдохнул запах. Потом поднял лицо вверх, и несколько минут стоял, ловя открытым ртом частые и крупные капли дождя.

— Может быть, лучше пройти в ваш номер? — спросил крепыш. — Неровен час, простудитесь и заболеете…

— Да уж, это было бы очень неприятно… Особенно после того, что мне пришлось пережить. Так, Джереми?

— Господин Марун…

— Ничего, Джереми, — Марун снова поднял голову к низкому, плачущему дождем небу. — Понимаешь, это ведь дождь. Самый настоящий дождь. Сильный и долгий. Под таким дождем хорошо ходить по улицам и думать… Или просто лежать в постели, слушая стук капель по стеклу. Я не слышал этого звука восемь лет. Восемь лет, Джереми. Восемь долгих лет… Без дождя. Без солнца. И даже без ветра.

Он помолчал.

— Впрочем, наверное, ты прав, Джереми. Пора спускаться в номер.

Он посмотрел на часы.

— Да и поужинать мне бы вовсе не помешало.

Сказать, что номер, забронированный за Маруном — конечно, его записали под другим именем, но это уже детали — был превосходным… значит не сказать ничего. Пять комнат — гостиная, две спальни, кабинет и персональный спортивный зал, не считая холла и огромной ванной. Окна выходят на две стороны света, стены обтянуты шелком, мебель ручной работы — и не какая-нибудь, а из натурального земного дуба… Словом, полторы тысячи в сутки. Выложить такую сумму за гостиничный номер могли позволить себе очень немногие люди.

— Сначала я приму ванну, — решил Марун. — А ты, Джереми, пока разберись с вещами, и будь добр, закажи ужин в номер… Мне мяса, бутылку красного и десерт. А себе — что захочешь.

— Хорошо, господин Марун. Может быть, вам помочь?

Марун остановился на пороге ванной комнаты.

— Джереми, ты меня несколько удивляешь. Чем ты можешь мне помочь в ванной?

Джереми залился краской.

— Я… я не имел в виду ничего такого, господин Марун. Я хотел только помочь, ведь вы еще не совсем оправились после…

— Я понимаю, — кивнул Марун. — Извини за неудачную шутку, Джереми. Видно, я и в самом деле еще не совсем пришел в форму.

Он закрыл за собой дверь и, сбросив одежду, погрузился в умеренно горячую — температура была самая что ни на есть подходящая — воду, пахнущую какими-то ароматными травами. Кожу приятно пощипывало, по телу разливалась блаженная истома, изгоняя усталость и боль.

Боль — не сильная, но тупая и изнуряющая — сопровождала его уже четвертые сутки кряду, словно надоедливый спутник, от которого никак нельзя отвязаться. Ломило суставы, ныл позвоночник, при каждом вздохе что-то сдавливало легкие. Эти неприятные ощущения преследовали с того самого момента, который отныне и навсегда останется для Габриэля Маруна вторым днем рождения. С того самого момента, когда он открыл глаза и увидел над собой обеспокоенное лицо Ксавье… Тот же Ксавье, один из лучших врачей, сотрудничавших с Семьей Фини, сказал Маруну, что боли пройдут позже, примерно через две недели. Однако пока Марун не мог засыпать без таблетки обезболивающего — правда, на то, чтобы не злоупотреблять лекарствами, принимая их постоянно, выдержки у него хватало.