Сергей Шведов: Негрский старорус[СИ]

— По телевизору так говорят, а телевизор неправды не скажет.

Примерно в том же ключе чирикали с Лопсяком за решеткой желторотые журналисты. На следующем заседании прокурорша высказала убежденность, что таких наемных псов войны, как Лопсяк, нужно не казнить прилюдно, а расстреливать, как бешеных собак, на месте, без суда и следствия, иначе глобального мира не построить.

Роман, то есть Рамон, получил по приговору суда всего–то каких–то три года. Судебный процесс по делу Лопеса под конец зашел в тупик. Никаких кровожадных деяний в Боснии «левым» свидетелям приписать ему не удалось. Они безбожно путались в сочиненных для них показаниях. Из независимой Беларуси пришло сообщение, что в деревне Живицы в зоне отселения после аварии на Чернобыльской АЭС не осталось ни одного жителя, кто бы мог подтвердить личность предполагаемого Романа Лопсяка. И вообще такой деревни давно уже нет на карте. Следовательно, он никогда не был гражданином этой страны, и Беларусь никакой ответственности за него не несет. Россия на запрос Гааги сообщила, что в архиве министерства обороны бывшего СССР записей о сержанте Лопсяке тоже нет. Зато власти Аргентины, не заглядывая в святцы, то есть в текст и на фото, бухнули в колокола, что присланная им фотография, а также факты биографии Рамона Лопеса, уроженца деревни Лоба — Бланка, полностью соответствуют идентифицируемой личности.

— Чертовщина какая то. — Лопсяк только чесал затылок, а объяснить ничего не мог. Ему казалось, что все это происходит с ним во сне. — Кто же я тогда такой на самом деле?

— Эй, латиносы! — крикнул раздатчик. — Подставляйте миски.

Сокамерник Хуан Ночерро из Боливии ел мамалыгу молча и давно уж отказывался разговаривать с Лопсяком, будто дал обет молчания. И все потому, что с первой минуты знакомства Лопсяк буквально оторопел, увидев у боливийца русскую библию:

— Православнутым хочешь заделаться? Хуан, тебя ж боснийские муслимы за это еще до конца срока за решеткой загнобят.

— Называй меня Ваня. И вообще говори со мной не по–испански, а только по–русски.

— Хэх, думаешь нам за русский усиленную пайку выпишут?

Ваня — Хуан родился в общине сектантов–старорусов у себя в Боливии. Там для притока свежей крови в потомство сектантов крестили в православие и индейских детей, чтобы немногочисленная община старорусов не выродилась из–за межродственных браков.

По–русски Ваня говорил бойко, даже слишком бойко, чтобы можно было понять с первого раза услышанное. Как и все латиноамериканцы, он проглатывал почти все согласные и, получается, не говорил, выпевал свою речь на одних гласных.

— Ваня, у тебя в бороде волос меньше, чем у меня на заднице. Сбрей и не позорься.

— Я старорус, нам без бороды нельзя, брра.

«Брра» у Вани означало брат. Другого обращения он не признавал. Приехал в Сербию постигать православную правду. У него на глазах хорваты и боснийцы взрывали храмы. Вот тогда–то этот «непротивленец злу насилием» взял в руки автомат. Получил двадцать лет. Наверное, слишком ревностно злу противился. Над кроватью у него висел небольшой иконостас из подобранных на церковных развалинах иконок, теплилась лампадка.

Ваня истово молился по многу раз на дню и ни одного дела не начинал без молитвы во благословение.

— Достал ты меня уже этим православием! — взрывался по пустякам Лопсяк. — Муслимы за это нас с говном сожрут.

Перевестись в другую камеру, чтобы избавиться от чокнутого сокамерника, было невозможно. Строгости в боснийской тюрьме для них были просто немыслимые. И Лопсяк со все возрастающим негодованием получал за компанию с Ваней новую порцию ненависти, которые местные босняки–мусульмане питали к православию.

Причем даже к редким тут русским заключенным они относились с осторожной опаской и не задирали их по пустякам. Зато двоим латиносам, говорящим по–русски, проходу не давали.

— Да русский я! — распалялся Лопсяк перед уголовниками.

В ответ общий рогот:

— Русские скоро всех латиносов через свои военные школы прогонят. Вы все там — коммуняки! И на своего Фиделя молитесь. Что ты, что твой чокнутый сосед по камере.

Обозленный Лопсяк первым перестал разговаривать с сокамерником. Ваня в отместку отказался его замечать, а только целыми днями молился и читал русскую библию. Тюремная братия окрестила эту странную парочку «латиносами–сантехниками», потому что все самые грязные и вонючие работы по тюремному хозяйству доставались Ване с Лопсяком. Он поражался выносливости и трудолюбию этого могучего индейца. Даже злило, когда Ваня брал на себя самый тяжкий труд, а потом еще и без единого слова помогал напарнику. Но все равно не удостаивал Лопсяка разговором. Обиделся за веру, значит.