Алексей Славич: Ряд волшебных изменений

— Катя! — воскликнула Татьяна Александровна. — Наконец–то ты нашлась! Господи, как я рада тебя видеть!

И они с девушкой обнялись.

— Гиви, — сказала девушка грузину, — там английский замок, ты сам закрой за собой, ладно?

Грузин что–то пробурчал и направился к выходу.

— А почему вы, Миша, — спросила девушка, — как–то странно ухмыляетесь? Встретились две подруги, что смешного?

Еремеева вопросительно посмотрела на Мишу.

— Дело в том, Татьяна Александровна, — объяснил тот, — что я эту девушку знаю под партийной кличкой Рина.

— Ой, Катюш, — рассмеялась Еремеева, — понимаешь, выдающийся пушкинист Рина произвела на Мишу такое сильное впечатление, что я взревновала и обещала сломать об нее веник!

— Сломать веник? — сделала большие глаза Катя. — Танечка, ты сильно изменилась.

— Это точно, — подтвердила Татьяна Александровна. — Причем буквально за сегодняшнее утро.

— Ну, ребята, — Катя внимательно оглядела парочку и улыбнулась, — примите мои поздравления. Взаимность в этом мире встречается так редко… Ты в ближайшее время в городе, Танюш? Встретимся?

Дамы обменялись телефонами, и все трое направились к выходу.

Татьяна Александровна и Миша встречались около двух лет, которые запомнились им обоим, как время почти безмятежного счастья. Правда, Еремеевой, когда слухи об их связи все–таки поползли, пришлось, чтобы замять их в зародыше, перейти из института в отраслевой НИИ, занимавшийся внедрением АСУ на предприятиях. После этого они почти перестали конспирироваться и даже съездили вместе летом отдохнуть. Лишь своим родителям Миша по настоятельной просьбе Еремеевой ничего о ней не говорил.

Однако года через полтора Татьяна Александровна первый раз между делом сказала, что они вскоре должны расстаться…

— …Танюш, ну чем это ты заедаешь мне жизнь? Я же тебя люблю!

— Заедаю–заедаю, Мишенька. Сказано же твоим любимым Александром Сергеичем: «блажен, кто смолоду был молод». Ты из–за меня проскочишь, уже начал проскакивать важный этап жизни. Тебе нужно набираться опыта общения со своими сверстницами. У тебя из–за меня даже и в компаниях должны быть проблемы. Вот соберутся твои друзья со своими девочками — ты меня что, туда притащишь?

— И притащу!

— И очень глупо бы получилось. У каждого возраста свои интересы.

— Ну и черт с ними и их интересами. Давай поженимся, и плевать на них. Почему ты не хочешь выйти за меня замуж? Что ты не можешь иметь детей — не причина. Усыновим кого–нибудь.

— Миш, мы это уже десять раз обсуждали. Ничего хорошего из таких браков не получается. Тем более, ты еврей, у вас очень выражено стремление продолжить свой род. Лет через пять–десять ты заведешь себе с какой–нибудь женщиной ребенка и будешь разрываться между двумя семьями. Если бы мы жили в мусульманской стране — я бы попробовала стать твоей старшей женой. Но совок для таких экспериментов совершенно не подходит. Пожалей, в конце концов, свою бедную еврейскую маму. Подумай, что с ней будет при виде невестки–сверстницы.

В конце концов, чтобы не рвать друг другу нервы затянувшимся расставанием, Еремеева прекратила отношения с Мишей предельно резко: уехала из Москвы в другой город и попрощалась по телефону — не сказав, откуда звонит…

Прошло около двадцати пяти лет. В тот день у Зильбера была короткая встреча с клиентами в лобби одного из московских отелей. К концу встречи у него возникло ощущение, что кто–то его внимательно рассматривает.

Закончив встречу и распрощавшись, он внимательно оглядел лобби, где сидело человек двадцать, не обнаружил решительно никого знакомого — и поймал взгляд сидящей в другом конце лобби девушки лет двадцати пяти–тридцати. Впрочем, когда он посмотрел на нее в упор, она отвела глаза. Кого же она мне напоминает, думал Зильбер, направляясь к выходу… Таню! Родственница? И он, круто повернувшись, направился к девушке, удивившись, как сильно вдруг забилось сердце. Чем ближе он подходил, тем больше она напоминала ему Таню, хотя отдельные черты лица отличались довольно сильно.

— Прошу прощения, — обратился он к девушке, — вы, случайно, не родственница Татьяны Александровны Еремеевой?

Девушка закусила губу, помолчала и, глядя ему в глаза, негромко ответила похожим на Танин, но молодым голосом:

— Миша, это я.

— Что?! — переспросил Зильбер.

— Это я, Таня.

Зильбер рухнул в кресло и потрясенно уставился на девушку: