Свен Карстен - Землемер

— У меня?!

— Я же объясняю, спрашивать придется вам. Не переживайте, я буду стоять рядом и подсказывать. Вы просто будете моими… гм… моими устами. Вы случайно не представлялись лейтенанту Кроппу?

Нет, Пауль не помнит такого.

— Скорее всего, вы с ним не сталкивались. Он уже неделю как лежит в постели с гриппом, а в таком положении трудно следить за новостями. Очень вероятно, что он пока не слышал о вашем аресте и побеге. А он, тем не менее, секретарь связи и обязан знать кодовое число. У него-то мы и спросим. Он лежит в гостинице у Эльзы, мы даже проходили мимо его двери. Ну помните, там, где спальни статистиков…

Пауль вспоминает разгороженный на клетушки зал — да, там еще валялись какие-то папки с нотами.

— Это их ежедневная порция расчетов, рутина, это нас не касается. Кроппу ничего не дают, поскольку он болеет. Хорошо, если ему хоть лекарства носят. Его у нас, знаете ли, избегают, несколько сторонятся. Не все, но… почти все. Какой-то он… ненадежный, что ли, увертливый, совсем не боевой товарищ. Неприятно иметь с ним дело. Ну, да вы сами увидите.

Конечно, неприятные типы всегда достаются Паулю! Вообще, вся грязная работа выпадает именно ему! Какая, например? Ну… За архивом лезть. Что это, чистое и творческое занятие? Вот то-то!.. Вы тоже не боевой товарищ, Людвиг, хнычете как барышня, то вам не годится, это не так… А я и не желаю быть кому-то боевым товарищем, вот еще! Потому что вы, Андреас, заставляете своих товарищей таскать вам печеные каштаны из огня… Знаете что, Людвиг? Заткнитесь. Это вам приказывает ваш боевой товарищ.

Препираясь таким образом, они идут под мутной луной в направлении гостиницы «Господский двор» выпытывать у больного гриппом лейтенанта связи Кроппа секретное кодовое число.

Вернер Кропп болеет. Десять дней назад он устроил себе банный день, мылся, как всегда, у сапожника Майера — одна марка за две перемены воды. Это Кропп еще переплачивает, его коллеги больше семидесяти пфеннигов не дают и для вящей экономии кооперируются, моются за одну цену вдвоем в общей лохани и воду не меняют. Кропп так не может, это не гигиенично. Вот еще, с кем-то посторонним вместе мыться! А если он сделает «пупс»? Или еще что другое?! Кому-то, может, и безразлично, но Кропп не так воспитан. Нет уж, лучше отдать тридцать пфеннигов и быть уверенным в чистоте. Вода должна меняться обязательно, два раза. Пусть уж Майер не ленится и натаскает десяток лишних ведер за дополнительные деньги, а то, что после Кроппа в той же воде моется вся семья сапожника, включая трех ребятишек, а потом еще и белье стирают, то Вернера это не касается. Свинья ведь грязь всегда найдет.

Да, вымылся-то он хорошо, вот только… Когда он одевался за занавеской, ему еще показалось, что откуда-то тянет холодом. И действительно, так и было — старик Майер именно в эту минуту страсть как захотел покурить, а чтобы не побеспокоить господина лейтенанта запахом мужицкого табака, приоткрыл окно. Старый дурень! Но, ведь вы же знаете, если человек распарен, он не так замечает сквозняки, после теплой воды тело менее чувствительно. Но организм ведь не обманешь! Этим же вечером у Кроппа разболелась голова и подскочила температура. В одиннадцать он уже покашливал, а когда он проснулся ночью, горло было обложено, глоталось с явными затруднениями, из глаз и из носа текло, и было совершенно понятно, что у него «испанка» или даже что похуже. И придется провести горизонтально не менее пары недель. То же самое ему сказал и доктор Либерзон. Однако, версию инфлюэнцы военврач решительно отмел. Уже легче. Выдал какие-то порошки, что именно — не сказал, велел принимать по часам, пить много теплого и соблюдать постельный режим. Как будто это и без него не понятно. На что еще годны врачи? Только порошки раздавать. С той поры и заходил-то лишь один раз. Хотя Кропп ему ежедневно шлет пневмопочтой записки, сообщает о самочувствии, симптомах и по-товарищески просит предпринять что-нибудь более действенное, поскольку коллектив отдела связи не может продуктивно трудиться, если один из работников командного звена выбыл из строя. Эти сволочи из коллектива, кстати, не зашли ни разу, хоть он тут умри. Ненавижу. Нет, так нельзя говорить, надо иначе — прости им, Господи, как и мы прощаем должникам нашим, ибо не ведают, гады, что творят. Прости и его, Господи, за то, что называет их гадами. Он знает, что гневаться грешно, но ведь это только если гневаться напрасно, а он — не напрасно, он просто объективен. И это несмотря на то, что голова почти постоянно болит. Вы пробовали с больной головой гневаться?.. То есть, он хотел сказать, пробовали быть объективным? Не пробовали, вот и молчите.