Владимир Орлов - Валерий Синюха ищет ассистента

Он снова поднялся на локтях и, корчась от боли, проговорил:

– Я очень люблю своего сына. Но я ни все могу ему рассказать, ни во всем признаться. А некоторые вещи требуют раскрытия. Потому что речь идет о принятии правильного направления, с которым он внутренне согласится после моих откровений. В этом смысл. Он должен внутренне согласиться. Но для этого мне необходимо подобрать нужные слова, сказать их вовремя, в подходящей обстановке, с тем выражением и интонацией, которые он не захочет пропустить мимо ушей. В этом, пожалуй, и состоит любовь к детям – в нашем удовольствии от их ожидаемого послушания. А если он скажет «Ну и что», «Мне это не интересно» и повторит это много раз, я не перестану его любить, но все это потеряет смысл.

– Потеряет смысл, – повторил он.

Я положил ему руку на плечо, ощущая себя той физической константой, без которой вся эта грандиозная материальная архитектура была бы не более чем грудой инертной, бессвязной и выгоревшей породы. Благодаря мне все это сияло. Но мне предстояло, как придет время, все это переписать набело. Таков был замысел. Таково было великое исправление. Здесь кое-что пошло не так, кое-что не сложилось. Но после произведенных мною ремонтных работ все должно было стать тип-топ. Миру предстояло переродиться. Аллилуйя! Все-таки я был молодцом, ни на минуту не забывая о главном. Чаще, пожалуй, не смог бы, но хотя бы раз в минуту в голове вспыхивал этот образ. И я повторял это про себя снова и снова, пока не начинало сводить скулы.

В дверях появился разноцветный юноша со странным устройством в руках. Я точно такого раньше не видел.

– Это контролирующий сканер, мы сами его собрали, поэтому он не в реестре. Поэтому он все регистрирует как надо, а во всех сертифицированных датчиках уже заложены искажения. Мы его оставляем в лабе, чтобы вести хронику по движению и температуре. Я никогда не фиксирую звук, пока нас нет, а тут случайно оставил диктофон включенным. Вместо шести часов тишины на записи все время что-то происходит. Могу включить с любого места…

Он прикоснулся к пульту, и я услышал серию щелчков, словно кто-то быстро включал и выключал старую настольную лампу или орудовал ископаемой шариковой ручкой, после чего громко безутешно заплакал грудной ребенок, прямо как в какой-то пьесе, где слепые гуляли по острову без поводыря.

– Вы знаете, что это? – спросил подросток.

– Нет. И это не очень похоже на материалы к метаморфозам. Но у меня есть одна мысль.

Я знал, что должен сказать, чтобы поскорее отсюда убраться.

– Правда? Вы все поняли? – с надеждой спросил он.

– Да, и это требует немедленного вмешательства.

Как видно, Мухин с легкостью заблокировал «неискажающее устройство», издевательски насытив его аномальными данными в моем стиле, и, похоже, передал мне особый привет. А главное, мне было ясно, что с такими помощниками у меня не будет на руках ничего, кроме таких сообщений.

Через пару минут я уже стоял на улице и разговаривал с помощницей шефа, отворачиваясь от стоящего здесь же и ожидающего своей участи Коли.

– От вашего стажера никакого толка, он понятия не имеет, где Мухин. У него был всего один контакт, и тот совершенно бесполезный. Мне кажется, я сам внес эту ошибку в условия. Мне совершенно не нужен ассистент.

– Вам – нет, а для работы он абсолютно необходим, – категорично возразила Арина.

– Почему? Разве не мне это решать?

– Валерий Павлович, к сожалению, вам придется продолжить поиски ассистента, потому что он уже внесен в регламент. Без него работу нельзя будет ни продолжить, ни завершить.

Я уже совсем собирался прокричать ей: «Поймите, мы имеем дело с панельными искажениями, низкоорганной связностью и психологической несовместимостью», – но вовремя остановился, потому что сообразил, что этим только все усложню.

***

Мне всегда нравился этот грязный осенний снег. Конечно, улица выглядела не такой ослепительной, как сразу после зимнего снегопада, но моя душа пела. Глупая реакция от предчувствия весны. Хотя и декабрьские сугробы часто были покрыты копотью от пожаров. И эта угольная пыль легко проступала через новые слои снега. Никогда не думал, что когда-нибудь смирюсь с этими перепадами и начну получать от этих ледяных конвульсий какие-то положительные эмоции. Грязь и пепел справлялись со стерильностью зимы, а позже превратили и мое лето во вполне уютное время года.

Теперь я мог спокойно стоять и мерзнуть, разглядывая через большие окна посетителей кафе, и мне не хотелось войти внутрь, размотать шарф, повесить на вешалку куртку, усесться на мягкий диван и полистать меню. Если бы эти люди знали, что я чувствую, они бы охотно поменялись со мной местами, возможно, даже заплатили бы за мой ужин.