Владимир Орлов - Валерий Синюха ищет ассистента

И если бы это был мужчина, увлеченный природными тайнами, он позволил бы мне выпить вина за его счет и поболтать с его спутницей, пока бы он наслаждался волнующе близкой весной на улице. Я продолжал размышлять в этом направлении и понял, что мне скоро понадобятся заемные средства.

– Валерий Павлович, мы можем войти, профессор Сиднев ждет нас, – сказал Коля и подтолкнул меня к дверям кафе.

Я понял из путаных объяснений моего юного помощника, что пару лет назад этот человек подавал жалобу на Мухина, когда тот гостил в Селижарово. После этого к Филиппу явилась охрана центра и принялась обыскивать его самого, полки и ящики у его стола, а потом они перевернули его жилище и арендуемое хранилище. Искали любые материальные подтверждения страшных нарушений протокола, потому что электронно он был чист.

Профессор Сиднев искренне обрадовался нашему приходу. Выяснилось, что он был знаком с нашим завлабом и даже по его заказу оценивал удаленно младший полевой персонал нашего центра с точки зрения «самоотверженности» при выявлении особых отклонений в собранных данных. По ним предполагалось вычислять изменяющиеся аномалии. И хотя люди работали на износ, было непонятно, как им платить. Решили индексировать оплату по «самоотверженности», вновь выведенному показателю личного участия. Но эти особые отклонения никому не удавалось зафиксировать, кроме членов нашей группы, которые только и получали премиальные.

Пригласив меня за свой столик, Сиднев сразу спросил:

– Не возражаете, если мы деактивируем все средства связи и все электронные устройства, включая те, которые в нас встроены?

– В нас встроены? – переспросил я.

Сиднев посмотрел на Колю и обратился к нему:

– Он не в курсе?

Коля покачал головой.

– Вас перепрошили. Понимаю, считается, что никого не перепрошивают. Сама такая мысль кажется бредовой. И покидая сторонний объект, вы от всего освобождаетесь, как обычный человек. Но все изгнанные получают особое напыление. Его так просто не отскоблишь.

– Даже если это так, если вы в это верите, лимбом мы никак не заглушим сигнал, в фольгу если только завернуться, – простодушно предложил я.

Коля и Сиднев выразительно переглянулись и тут же прыснули.

– Ты это слышал? – беззвучно хохоча и хлопая себя по колену, крякнул профессор. – Фоль-га! Завернуться в фольгу.

Переведя дыхание, словно подводя черту под этой нелепой ситуацией, они после короткой внутренней борьбы не выдержали и захохотали уже в голос.

Я картинно нахмурился и сложил руки.

– Извините-извините, – торопливо проговорил Сиднев, хватая меня плечи. – Это наш общий с Колей спецкурс с разницей в двадцать пять лет. Мы как инкубаторские. И хорошо, что он убедил вас прийти сюда лично, без этих идиотских видеопосланий.

– Инкубаторские? Вы что..?

– Да, мы все из одного образовательного улья, точнее осиного гнезда. Из одного экспериментального класса, где эксперимент не заканчивается уже лет сто сорок. И Мухин, кстати, тоже. Не удивляйтесь. Сейчас найти подлинные личные данные почти невозможно. Корпоративные правила требует, чтобы все следы тщательно заметались. Любые следы. Чтобы нельзя было с первого подхода понять, кто этот человек и откуда. Настоящие данные хранятся в сейфах на пергаменте.

– Так как же мне отключиться? – спросил я.

– Пока не знаю, – сказал Сиднев, выдержал паузу и добавил: – Я подумываю о фольге.

На этот раз не случилось никакого хохота, юноша Коля лишь негромко хмыкнул. Кажется, негласный «пчелиный» этикет требовал по-разному реагировать на упоминание смехотворного предмета в зависимости от стадии беседы. И как только мы бы вплотную подошли к главной теме, упоминание фольги вызвало бы ярость или скорбь.

– Знакомы с родом моих занятий? – произнес Сиднев манерно и, как мне показалось, недружелюбно.

– Преподаете? – предположил я.

– Я исследую отношения между людьми. Да-да, сейчас все этим занимаются даже астрофизики, им сказали, что они не туда смотрели. Но я это делаю не в исследовательских целях. Я обслуживаю страховые и консультирующие бюро с целью выяснения, что происходит с их подопечными на самом деле.

– У вас как у воспитанников одного роя, и у Мухина в том числе, должно быть много общего, – предположил я.

– Эксперимент давно провалился, никакой общности достичь не удалось. Теперь это обычный «Ц» -класс. Хотя какие-то методики продолжают испытываться. Слишком много усилий было потрачено, чтобы все бросить. Знаю, что опекунский совет еще не оправился от ущерба, которое нанесли прежние поколения выпускников. Компенсация ляжет на новых воспитанников.