Роберт Блох - Интеллигент

Я кивнул.

— Затем вернитесь к занятиям. И живите так, как жили до этого. Сомневаюсь, что с этим возникнут проблемы. У вас блестящее личное дело.

Я поднялся.

— А какие-либо более, ну, конкретные действия? В смысле, у вас разве нет каких-нибудь планов на студгородок?

— Подпольное движение или саботаж? — Профессор Готкин покачал головой. — К такому мы еще не готовы. Через несколько лет, быть может… когда наша группа станет сильнее. Пока все, чем мы занимаемся — это вербовка. На этом поприще вы, быть может, тоже пригодитесь. Нам следует продумать системный способ привлечения потенциальных новобранцев.

— Будут ли еще встречи?

— Да, но четкого графика нет. Мы не должны привлекать внимание. Да, и вот еще что: нецелесообразно собираться в группы или открыто общаться вне этих стен. Уведомление о следующей встрече придет к вам с одним из ваших коллег. Поэтому лучше бы вам запомнить их имена.

— Отличная идея. — Я сделал по комнате круг почета, обменявшись со всеми рукопожатием и попросив повторить его или ее имя лично еще разок.

— Не забудете? — спросил Готкин.

— Ну уж нет.

— Тогда ждите весточек.

— Вы тоже. Я еще вернусь.

И где-то спустя неделю я взаправду вернулся. Много чего произошло за это время. Я повидался со стариком Гастингсом и с деканом. И с моим отцом тоже. Он свез меня на два денька — показаться кое-кому. В дом Готкина я вернулся не один, а с офицерами госбезопасности за спиной.

Мы поймали пятнадцать паршивых интеллигентишек прямо там и прямо тогда. И, конечно же, наложили руку на тайные списки этой крысы, Готкинса. Всех подрывников студгородка вычислили и изолировали, и каково же было мое удивление, когда среди них взаправду оказалось несколько по-настоящему крупных шишек.

Мне сказали, таких по всей стране оказалось немало. Вышел нехилый такой скандал — думаю, вы и сами обо всем прочитали в газетах.

Разумеется, это не была целиком и полностью моя идея. Я позаимствовал ее у папы — посоветовался с ним, едва прознав про какую-то коммунистическую шушеру, устроившую подпольную возню. Папа даже снабдил меня портативным диктофоном, который я спрятал в одежде перед первым походом в дом Готкина. Так что как бы они все не отпирались, как бы ни отрицали доказательства — все есть на пленке. Их голоса. Их имена.

Пока против них не выдвинуты конкретные обвинения, но это пока. Папа хорошо ладит с нужными людьми. Говорит, что всего за пару недель Конгресс собирается продавить закон об измене — по этой статье всю шаечку и накроют. Конечно, он будет иметь и обратную силу. Поговаривают даже о какой-то поправке к Конституции Специально-для-Интеллигентишек.

А я вот рад, что все закончилось. Не очень-то и весело изображать из себя психа, пусть даже недолго. Ужасно, на самом деле. И как они только так жили — в одиночестве, со всеми этими иллюзиями и противоречиями?

Ай, ладно: все позади, я вернулся к учебе, Шерри вернулась ко мне, папа купил мне новый «кабрио», и в глазах общества я что-то вроде героя.

Не удивлюсь, если меня признают президентом выпуска-1978.