Роберт Блох - Интеллигент

Так что, не дожидаясь какао, я вышел на улицу и поспешил к зданию администрации. Шерри я солгал — в мои планы таки входило посещение наставника, старика Гастингса. Его офис был в трех кварталах отсюда. Пройти пешком такое расстояние оказалось довольно забавным опытом, и я то и дело ловил на себе, одиноко бредущем вдоль кромки тротуара, взгляды людей из окон проезжающих мимо автомобилей.

На середине пути я заметил еще одного парня, идущего по улице. Похоже, Марк Сойер — хотя, стопроцентной уверенности у меня не было. Нам с Марком все время не о чем было говорить друг с другом. Конкретно с ним вообще мало кто разговаривал.

В конце концов, важен был сейчас не Марк, а старик Гастингс.

Секретарша указала мне дорогу. Гастингс сидел в своем кабинете, попыхивая трубкой. Едва я вошел, он улыбнулся. В кабинете стоял экран с кабельным — не иначе как крутили трансляцию с какого-нибудь урока, — но старик отвернулся от него, когда я уселся в кресло напротив.

— Ну, в чем дело, Дик? — спросил он.

Я пожал плечами.

— Нет никакого дела . Как я уже сказал вам по телефону, я хочу, чтобы мою основную учебную программу заменили факультативами.

— Ты ведь уже старшекурсник, да, Дик? — уточнил он, все так же улыбаясь сквозь клубы трубочного дыма.

— Как будто вы не знаете. — Я указал на стол. — Перед вами лежит мое дело.

Старик Гастингс и глазом не моргнул.

— Прости, по привычке спрашиваю, — объяснился он. — Держу пари, твой отец тоже этим страдает. Он ведь из видных управленцев Снабжения, да?

— Президент, — уточнил я. — Какое отношение это имеет к делу?

— Если б я знал. — Гастингс выплюнул свою еретическую трубку и достал обычную сигарету с противораковым фильтром. — Поставь себя на минутку в мое положение. Вот прекрасный студент, больше трех лет ведущий отличную работу, с рейтингом в девяносто пять процентов. Отлично адаптирующийся, абсолютно нормальный, неагрессивный. Кого ни спроси — идеальный будущий управленец. Уж я-то знаю — я просмотрел твое личное дело семестр за семестром. В общем, вот он ты, — он указал на папку, — отлично справляешься с административным курсом, в следующем году выпускаешься и идешь по стопам отца. И вот он ты, — он ткнул пальцем в меня, — вдруг приходишь ко мне и говоришь, что хочешь бросить этот курс, заменить его факультативами. Какими, позволь узнать?

— Ну, английской литературой, к примеру.

— Ты хочешь сказать, расширенным курсом копирайтера?

— Нет, я имею в виду именно английскую литературу. Из блока гуманитарных наук. Такое есть в моем списке дисциплин.

Гастингс усмехнулся.

— Дик, этот список у тебя с первого года? Он уже давно как устарел. В прошлом семестре мы упразднили весь гуманитарный блок. Разве ты не читал об этом в газете? Уверен, они давали заметку. У нас государственный университет, а не частный колледж. Там, наверху, решили не распускать средства на изыски.

— А как поживает философия? — спросил я.

— Упразднена, — пробормотал он, более не улыбаясь. — Не говори мне, что и об этом не слышал. Мы уволили профессора Готкина в год твоего поступления. Был у нас такой выскочка-интеллигент…

— Я-то думал… то есть, я слышал, что он все еще где-то при университете. У него ведь дом неподалеку от студгородка, разве не так?

— К сожалению, у университета нет никаких средств, могущих заставить этого человека переселиться куда-нибудь еще, но уверяю тебя, с профессором Готкиным нас больше ничто не связывает.

— Разве студенты не ходят к нему на частные семинары?

Гастингс затушил свою сигарету.

— Хватит ходить вокруг да около, Дик, — произнес он. — Вы виделись с Готкиным? Это он внушил вам идею о смене курса? Говорите правду, живо.

— Я не на суде.

— Пока — нет.

Я вытаращился на него.

— Это что, преступление — изучение философии?

— Не валяй дурака, Дик. Конечно же, это не преступление. Не большее, чем, скажем, изучение истории России. Нет, если цель подобного изучения — убедиться в бесперспективности коммунизма. Но предположим, что такой вот разумной, четкой цели у тебя нет, и движет тобой праздное любопытство. Что тогда? Сознательно ли, бессознательно — ты откроешь свой разум опасным идеям. И тогда исследование твое может попасть под уголовную статью. Понимаешь теперь? То же самое справедливо и для философии, и для всех этих прочих маргинальных предметов. Они — отрава, Дик. Отрава, не иначе.

Гастингс подошел к окну.

— Двести миллионов человек, — пробормотал он. — Двести миллионов сегодня, а в следующем поколении будет все триста. Для каждого — цели, потребности, стимулы. Каждый играет жизненно важную роль для нашей экономики — роль потребителя. Каждый зависит от навыков и умений узкой группы специалистов, обученных обозначить цель, предвосхитить потребность, выработать стимулы. И наша работа здесь — создание таких специалистов. Ты сможешь стать одним из них. Разве это для тебя — недостаточно позитивный вызов? Зачем тебе эта философия — сплошь противоречия, сплошь иллюзии?