Ребека Уна - Отключай [litres]

– Что?

– Приходите ко мне на дерево – вот мое сообщение.

– А серьезно?

– Я серьезно.

На другой день все только об этом и говорят, но я в разговоры не вступаю. Думаю о живом дереве. Мне давно надоело смотреть, как я лезу, но несколько сотен друзей видят это и продолжают комментировать.

– Как тебе удалось? Рокас на плитках и то поскользнулся.

– Она же бегает.

– Бегает? Но ведь…

– Ты каждый день бегаешь?

– Смотри, Грита на дереве.

И так далее, и так далее.

– Трындец! Хорошо еще, что одетая.

– Мне бы семь карабинов понадобилось.

Ина тоже увидела. На следующее утро.

– Это ты на дереве? – спрашивает она, подойдя к моему столу.

– Ага. Вчера, – говорю.

Ина хочет еще посмотреть, но ей некогда.

– Ничего себе.

Она радуется, но, даже когда радуется очень сильно, и тогда говорит только «ничего себе». Дети ее возраста используют еще меньше слов, чем мы. Если Ина рядом, я и без слов понимаю, когда она особенно сильно радуется. Раз в неделю Ина с утра измеряет температуру. Сегодня тоже. Мама ее зовет, Ина идет в свою комнату, кладет руку на блокнот и садится напротив. Лазерный луч целится в середину лба – на три сантиметра выше переносицы, – и в левое запястье – над самой большой жилкой. Все. Тридцать шесть. Ее температура на два градуса выше моей. Ине до температуры никакого дела нет, зато мне интересно. Мама один раз объяснила, откуда такая разница: Ина еще младшая школьница и двигается больше, чем мы. Она похожа на наших предков, но со временем станет такой, как мы. Я тоже прикладываю запястье к блокноту и проверяю свои градусы.

– Эй, – говорит мама. – Сколько сейчас?

Она знает, но все равно спрашивает.

– Тридцать шесть и одна, – говорю, хотя она и так видит. – Я бегала.

– От бега у тебя настолько не поднимается. Что ты еще делала? – спрашивает мама.

– Залезла на дерево.

Помолчав, мама говорит:

– Хорошо, что ты мерила в Инином профиле.

– А что, это преступление?

Мама вздыхает. Ой, как бы ей сейчас досталось от Алы.

– И чего ты достигла? Грита, ты ведь хочешь избавиться от кое-каких недомоганий.

Может быть. Я уже не знаю.

– Что сказала учительница?

– Чтобы я не перестаралась. Ты же знаешь, теперь нет никаких запретов, только рекомендации.

Еще немного помолчав, мама говорит:

– С повышенной температурой ты не усовершенствуешься.

Это точно. С самого утра думаю про другое дерево. У которого нижняя ветка была бы повыше. Я не совершенствуюсь.

Мы все покупаем, не выходя из дома. В магазины за покупками ходим редко. Только Ине и другим детям ее возраста нравятся магазины. Мне, если уж я вышла из дома, больше хочется побегать или постоять под деревьями, чем топать в торговый центр, но торговый центр – какое-никакое, а развлечение, все лучше, чем торчать в комнате.

Забываю отключиться и вижу Алу.

– Не поверишь, у меня есть для тебя новость, – говорит она.

– Ну? – отвечаю.

– Ты куда-то идешь? – спрашивает она.

– Идем с Иной в торговый центр.

– А… – Для Алы это скучища, не то что образ конструировать, она конструирует уже четвертый. – Хорошо, я согласна.

– С чем?

– Встретиться. Ты говорила, что расскажешь про поцелуи.

Ничего себе. Ала соглашается встретиться. На самом деле, мелькнула у меня мысль, Ала не встретиться хочет, а получить информацию о поцелуях. Легко могла бы эту информацию и в системе получить.

Не важно. Как бы там ни было, мы встретимся. Обеим от этого будет польза: Ала увидит тот старый клочок бумаги, а я увижу Алу.

Торговый центр красивый и чистый, он выглядит так, словно там несколько минут назад все отдраили и побелили. Его сотрудники именно этим и занимаются. Ина крутится среди полок с игрушками, рассматривает кукол и компьютеры, потом мы сворачиваем в продовольственный отдел. Мы все еще покупаем фрукты и овощи, но уже довольно редко. Удобнее набрать пакетиков и бутылочек: на полках – всякие смеси, микстуры, порошки из тех же самых фруктов и овощей. Разводишь водой, взбалтываешь и пьешь. Никакого труда. Раньше люди ели странные несимметричные куски фруктов и овощей и еще более странные продукты, содержащие слизь, такие как молоко, масло, мясо. И что еще странно: им даже в радость было торчать в кухне – в каждом доме была такая предназначенная для готовки комната. Они по четыре раза в день готовили еду. А дети раз по десять перекусывали. Разве это не напрасная трата времени? Теперь берешь с полки бутылочку «Full», даешь ребенку, и он спокоен до вечера. Это и называется прогрессом, говорит Ала. И никаких дырок. Представляешь, никаких дырявых зубов. Никаких стоматологов. Невозможно поверить, что у наших родителей портились зубы. Брр. Это как заболеть чумой или оспой посреди нарядного торгового центра, в котором никогда не было ни одной крысы. Если не считать заводных.