Дидье Ковеларт - Томас Дримм. Война с деревьями начнется тринадцатого

– Спи… Томас, мой маленький брат …

Давай, спой мне колыбельную. Не могу сказать, что он преобразился там, в загробной жизни, но по крайней мере это мило, и может быть, в такой попытке спасения от доброты пользы больше, чем от знаний…

Я поворачиваюсь к Бренде. Моя Спящая красавица… пусть не в замке, а в вертолете… Если мне не удастся тебя разбудить, я постараюсь присоединиться к тебе во сне, и тогда мы дадим им шанс, согласна? Даже если Вигор с его командой не смогут поднять нас в воздух, я просто посплю и восстановлю силы. А потом – включу одновременно все тумблеры и рычаги и методом тыка найду механизм запуска, рискуя сбросить под себя все бомбы. А если и это не сработает, вернемся к предыдущему плану: встретимся на том свете.

Я иду к тебе, Бренда. Последний поцелуй на прощанье – в ладонь, как взрослый. Я затягиваю сначала твой ремень безопасности, потом свой, и вперед!

Осталось положить руки на рычаги, откинуться на спинку сидения и ждать, когда меня сморит сон и мною завладеет власть потустороннего, – потому что надежда умирает последней.

– Спасибо за доверие, – звучит в моем цепенеющем сознании голос Бориса.

Он говорит гораздо тверже и решительнее, словно, войдя в мой мозг, перестал быть полным ничтожеством. Я хочу ответить, но не могу. Меня словно парализовало. Я совершенно спокоен и уже далеко отсюда. Сквозь приглушенный рокот запущенного двигателя до меня доносится голос:

– Знаешь, Желудь забвения не мой… Это Нокс, перед тем как убить меня, предложил посадить в горшок желудь, который он достал из кармана. Ему было нужно, чтобы я зарядил его разрушительной энергией своих чувств: отчаянием, любовью и ослеплением.

Голос звучит все громче и радостнее, он растет вместе с подъемной силой винта.

– Но ты уничтожил его план, Томас! Ты победил… На благо моей крошки Айрис, на благо нас всех! Слышишь? Вся команда за тебя! Давай, дружище, сваливаем отсюда!

Я слышу далекий гул вертолета, а потом теряю сознание.

С официальной точки зрения ничего этого не было.

Меня зовут Томас Дримм, через три месяца мне стукнет тринадцать, и я только что вышел из больницы. Как утверждают в новостях, после трех недель изоляции в стерильной палате из моих антител удалось изготовить идеальную вакцину от гриппа-V. Они, конечно, умалчивают, что за это время вирус исчез сам.

В стране воцарился мир. Мутанты выздоравливают, постепенно вновь обретая человеческий облик. Дженнифер пока не выходит из дома, но, судя по эсэмэскам, которые она мне шлет, бедолага опять стала толстушкой. А еще она не догадывается, что своим выздоровлением обязана мне.

Отец приехал за мной в больницу на служебном лимузине. По предложению Лили Ноктис он вошел в правительство. Я узнал, что она сменила на посту своего сводного брата, которому, похоже, грозит военный трибунал за сговор с врагом во время Войны с деревьями. Не знаю, что он мог такого сделать. Разве что переночевать на иве. В любом случае, он и она – одно лицо. Революция, которую она обещала, не что иное, как карьерный рост. Сейчас Лили возглавляет одновременно два министерства: энергоресурсов и игры, а моего отца она назначила министром природных ресурсов. Из окна своего кабинета он видит офис матери, который находится в министерстве напротив. Мать теперь директор департамента по вопросам морали, инспектирующего все казино страны. Они часто обедают за одним столиком с Лили Ноктис в дружеской обстановке.

Отец сильно изменился. Теперь он безмятежен и обаятелен, уравновешен и доволен собой. При встрече он первым делом рассказал мне, как три недели назад испугался, услышав в новостях, что береговая охрана обнаружила на пляже Лудиленда упавший вертолет, на борту которого находился подросток без сознания.

Сам не зная почему, он сразу подумал обо мне. Но Лили Ноктис уверила его, что я по-прежнему втайне от всех нахожусь в больнице. К тому же вечером новость получила продолжение: найден также пилот, а подросток вне опасности. Все хорошо, что хорошо кончается.

Как рассказать отцу правду, если официальная версия его вполне устраивает? Мои три недели изоляции – это туннель, из которого я теперь с трудом выбираюсь. Меня так напичкали лекарствами, укрепляющими средствами и транквилизаторами, что сбили мне все ориентиры. Я все помню, но не могу понять, что произошло реально, а что лишь приснилось. Зато я снова стал хозяином своих мыслей. Я больше не слышу ни Лео Пиктона, ни Бориса Вигора. Вместо этого каждое утро в моей голове навязчиво звучит одно и то же слово. Я никогда не слышал его раньше, оно мне ничего не говорит, и все же я чувствую, что оно очень важное.