Дидье Ковеларт - Притяжения [новеллы]

Долгое время я считал, что мне просто везет. Моя карьера была прямой линией, препятствия на пути устранялись сами собой, и льстецам я всегда отвечал, скромно, но не без гордости, что никакой моей заслуги в том, что они именовали успехом, нет.

— Спасибо.

Я смотрю на девушку, удивляясь ее реакции на мои слова. Она улыбается мне, подперев рукой щеку над чашкой чаю с лимоном.

— За что спасибо?

— За оценку вашей удачи.

— Это естественно.

— Но приятно.

Она говорит как повариха, чью стряпню похвалили. Только акцент смещен: на первый план выдвигается не качество ингредиентов, а вложенный труд. Видали мы всякое, иные профессора ведут себя так, будто сами написали произведение, которое комментируют, критики превозносят себя через авторов, которых разбирают, но куда реже встретишь студентку, воображающую себя причастной к судьбе писателя только потому, что пишет о нем курсовую.

Я познакомился с ней двадцать минут назад на моем стенде Книжного салона в Монпелье. Она протягивала мне мой последний роман. За ней теснились люди, но она не спешила, стояла и молча смотрела на меня. «Кому?» — спросил я. Она ответила: «Я Матильда Ренуа», как будто это имя должно было мне что-то говорить. Не припомнив, я выдавил из себя «А» и подписал книгу на память о нашей встрече. Она взяла ее и продолжала стоять неподвижно, все так же не сводя с меня глаз. Девушка была хорошенькая, и я спросил, читала ли она меня раньше. Она ответила просто: «Вы — мой предмет», так и сказала. Второй год докторантуры в Сорбонне, пишет диссертацию по моим книгам. Она, похоже, все их прочла, разобрала, разложила по полочкам, и ее дипломная работа получила восемнадцать баллов из двадцати. Я был польщен. Люди, ожидавшие своей очереди, уже начали возмущаться, и я предложил ей подождать меня в кафе напротив.

И вот теперь подношу ей зажигалку и спрашиваю, почему она выбрала именно меня.

— Так получилось. Наткнулась на вас. Вообще-то я вас открыла для себя в четырнадцать лет, да так и не выпустила из виду. Когда я что-то начинаю, то иду до конца.

В ее голосе нет истерических ноток, даже гордости нет. Какой-то обреченный тон. Смиренно-ностальгический: тон человека, который подводит итог на закате жизни и с сожалением понимает, что так и не изменился. Странно слышать речь старой дамы из уст молодой девушки. Она вежлива, но холодна. Нет, не то чтобы холодна. В ней ни тепла, ни отчужденности. Слово, которое ей больше всего подходит, — нейтральна.

— Что же вам во мне понравилось?

Я задал вопрос равнодушным тоном, ноткой горечи давая понять, что не заблуждаюсь на свой счет и знаю, что моя внешность долго была привлекательнее моего творчества.

— Вы предсказуемы.

Это слово меня удивляет. Сбивает с толку. Тем более что звучит оно как комплимент.

— Вы срабатываете всегда одинаково, месье Керн. Ваше отношение к событиям, к воспоминаниям, к людям… То, как вы управляетесь с эгоизмом и чувством вины. Я написала вашу биографию в приложении к дипломной работе. Все сходится. Вы проходите мимо живых и хорошо говорите только о мертвых.

Молчание тает в движениях официанта, который принес десерт дня. Шоколадный бисквит в лужице соуса.

— Я могу прочесть вашу работу?

— Нет. Это изменило бы ваш взгляд на себя.

Я улыбаюсь. Мне нравится эта манера защищать меня от меня самого.

— А в диссертации, которую вы пишете… Под каким углом вы рассматриваете меня в ней?

— Ретроактивная биография. Воссоздание ваших отношений с людьми, которых вы потеряли. Это лучшая линия, не правда ли?

Я развожу руками: ей судить.

— Вы открываете душу тем, кто уже не может вас услышать. Вы ничего не говорили им при жизни, а теперь строите диалог с ними, домысливая, как они могли понять ваше молчание. Каждый раз вы воссоздаете свой образ в памяти умершего.

Ее чай остывает. Странное дело, я всегда держу ухо востро с журналистами и прочими толкователями, пытающимися исподволь выдоить меня, — почему же я проникся доверием к этой белокурой интеллектуалке, которая так хорошо читает меня между строк? За какие-то полчаса знакомства между нами установилась близость любовников со стажем, таким долгим, что уже нет нужды притворяться. Но у меня нет чувства, что она меня «клеит». Я для нее — нечто вспомогательное. Вроде суперобложки на книге. Необязательная упаковка законченного произведения.

— Вы были где-то поблизости?

— Нет, — отвечает она.