Петр Никонов - Лорды Нью Эвалона

Волшебный сад блистал и переливался сотнями красок. Эльфы и феи кружились в танце вокруг огромных цветов ирисов, выросших до неимоверных размеров во сне главной героини оперы, о котором она стремилась поведать своему возлюбленному в красивой и немного грустной арии. Оркестр то утихал, уступая место высокому сопрано, то возвращался переливами многоголосья, когда голос замолкал на время.

Первые пули ударили куда-то в середину партера. Пулеметная очередь, двигаясь слева направо, вдоль ряда кресел, разрывала шерсть и шелк, галстуки и кружева, сердца и легкие.

Оркестр умолк: музыканты, побросав инструменты, ринулись из ямы, спотыкаясь и падая, пытаясь найти выход. Эльфы и феи на сцене бросились врассыпную, повалив гигантские ирисы. Зрители, сперва ничего не понявшие, вскакивали со своих мест, наталкивались друг на друга в темноте, роняли стулья, толкались, давились…

А пулемет всё палил и палил откуда-то сверху, чуть в стороне от сцены, размеренно и неуклонно собирая кровавую дань среди зрителей в партере, превращая прекрасное в отвратительное, а живое в мертвое.

- Почему молчали аниматы?! – Ханс палил в темноту, безуспешно пытаясь прекратить пиршество смерти. Стражники, сгрудившись вокруг лорда и леди, поливали дальние балконы свинцом, значительно увеличив число случайных жертв.

- Ты видишь, в нас не стреляют, - лорд Брэндон вскочил со своего места, отправив под потолок светящийся шар, осветивший театр ярким мертвым голубоватым светом. – Аниматы не чувствовали угрозы.

Аниматы вдруг дико взвыли. Где-то очень далеко раздался еще один неслышимый щелчок.

- Но они же должны были почувствовать агрессию? – возразил Ханс, двумя движениями меняя обойму, и спустил затвор с защелки, дослав патрон в патронник.

- Там машина! – осенило лорда. – Там нет человека, поэтому аниматы не могли ничего почувствовать, не было эманаций эмоций. Прекратить стрелять!

Лорд Брэндон резко выкинул ладонь правой руки вперед. Полыхнула молния, грохнул гром. Часть балкона, откуда по-прежнему палили пулеметные очереди, вздрогнула и обрушилась вниз мелкими бесформенными кусками, вместе с находящимися рядом людьми, превратившимися в подобие мясного фарша, залитого кровью. Часть декораций на сцене рухнула вниз, раздавив давно поваленные гигантские ирисы и завалив оркестровую яму: жалобно пискнули рвущиеся струны.

Грохот пальбы исчез, уступив место страшной полифонии стонов умирающих, криков и рыданий раненных, плача выживших и дикого воя аниматов. Эйслин сидела бледная, по ее щеке текла слеза.

- Чего они орут? – удивился Ханс, показывая на аниматов. – Еще одно нападение?

- Вряд ли, - лорд Брэндон с сомнением покачал головой, нежно обняв рукой дрожащую Эйслин, - просто слишком много смертей, страданий. Чужие эмоции смерти их переполнили, что вызвало аварийный сбой в программе. Но в любом случае надо уходить.

- Пойдемте, - Ханс решительно направился к двери ложи. – Окружить лорда и леди, держать оружие наготове. Не расслабляемся, там могут быть бандиты или другой такой же автоматический пулемет.

Они быстро и решительно прошли по холлу театра, свернули направо, налево, снова направо, направляясь по узким коридорам к маленькой лестнице, ведущей к служебному входу в театр: выходить через парадный подъезд было слишком опасно, да и непросто – выход был запружен толпами испуганных, шокированных и отчаявшихся людей.

Когда они снова свернули направо и идущий впереди Ханс широкими шагами направился к узкой дверце, ведущей на лестницу, где-то неподалеку от них медная шестеренка, наконец, завершила свой круг, оповестив о том едва слышным щелчком, которому в суматохе царящего хаоса не придали значения ни лорд Брэндон Вальдред, ни Ханс Гюнтер.

Снаружи казалось, что здание Камланского театра вдруг на мгновение бесшумно окружило сияние, похожее на переливы миллиардов бриллиантов. И лишь потом, когда из всех окон вслед за разлетевшимися стеклами вырвались огромные языки пламени, лица зевак, собравшихся к тому времени у театра, моментально побледнели, раскрыв рты в ужасе.

Жуткий, сносящий с ног, грохот едва успел достичь зрителей, как стены массивного здания театра сложились и почти мгновенно исчезли в исполинском быстро расползающемся клубе дыма и пыли, горячей волной накрывшем всё вокруг.

В темноте сквозь завесу пыли прорывались высокие языки пожара, бушующего среди гор обломков бетона, мрамора и дерева, похожие на пляску демонов ада. Крики, стоны, мольбы терялись в плотном облаке копоти и праха, будто напрасные мольбы путников, забредших в тумане в непроходимые топи.