Татьяна Буглак - Параллельщики [litres]

Так вот, Лаки работал с физиками и аналитиками, а я – с Инессой и так же, как и мы, временно прикрепленной к этой группе Марией и четыре дня в неделю ездила в город беседовать с новыми параллельщиками. Их оказалось не десять, как когда-то сказал нам Виктор Михайлович, а тринадцать человек – он тогда нечаянно отделил от остальных семью, которую я видела в первую ночь нападения. Кроме них была девушка из старинного дома и девять мужчин, от подростка лет четырнадцати до пожилого человека, который совсем недавно наверняка считался довольно уважаемой и имевшей некоторую власть личностью. Всех их разместили во временно переоборудованной под санаторий небольшой гостинице на окраине города, рядом с сосновым бором.

Моя работа заключалась в том, чтобы разговаривать с людьми, рассказывать им, что произошло, пытаясь в то же время уловить неосознававшиеся ими и быстро исчезавшие (через месяц-другой их уже не будет) особенности поведения, не характерные для этого мира. Тем же самым занималась и Инесса – веселая, бойкая, почему-то напоминавшая мне птичку-трясогузку. Она совсем не походила на Кью и уж тем более на Марию: доброжелательная, с живым умом, любящая поговорить и посмеяться, Инесса не была ни мягкой и вроде бы незаметной, как Кудряшка, ни нарочито профессиональной, как Мария. С ней было приятно общаться почти всем, но, к сожалению, не сбитым с толку и не понимавшим происходящего параллельщикам. А Мария для них стала вообще кем-то вроде строгой учительницы, пришедшей в новый класс и сразу же устроившей контрольную работу. Я же психологом не являлась и сначала не знала, как себя вести, но вскоре поняла, что мой «почти детский» вид, отсутствие блокнота для записей и уж тем более тестов сразу уменьшили недоверие ко мне. И тогда я решила просто рассказывать людям, кто я, кто мои друзья, что многие люди оказывались в подобном положении, и, хотя это очень тяжело, нужно постараться занять себя, найти что-то интересное, чтобы не думать о плохом (я специально не говорила «о прошлом»). Советов «не опускать руки», «не отчаиваться» и тому подобной «мудрости» я не давала, потому что и по себе знала, насколько тяжело оказаться неизвестно где, одной среди множества чужих людей, и особенно видела это по Лаки: как он ни старался это скрыть, но иногда чувство одиночества прорывалось в его взгляде и словах. Это нельзя забыть, ну если только совсем маленькому ребенку, и можно лишь скрыть, надев маску спокойного равнодушия к прошлому.

Кроме разговоров я, хотя Мария и выступала против этой идеи, стала показывать людям фотографии и небольшие видеозарисовки, найденные мной в местном аналоге инета, причем подбирала я их не просто так, а учитывая замеченные особенности в поведении людей.

Проще всего оказалось с девушкой-вышивальщицей. Ей, как смогли определить врачи, было лет четырнадцать-шестнадцать, и когда ее обнаружили, то на теле, под одеждой, она носила поясок с вытканной молитвой: «Господи, спаси и сохрани рабу Божию Марию», поэтому все звали девушку Машенькой. Невысокая, худенькая и пугливая, с тоненькой светло-русой косой, она не могла привыкнуть к одежде, не знала, как говорить, что делать, сторонилась мужчин и либо играла с девочкой, которую я когда-то защитила, либо просто сидела в уголке. Об этой девушке я думала с первой минуты, как услышала ее историю, и пришла к ней не с пустыми руками, а с лоскутками, специально выбранными в одном из магазинов тканей: остатки мне отдали бесплатно, ведь в условиях блокады их бы все равно не купили. Маша обрадовалась, буквально за несколько минут свернула одну куколку, потом вторую, и вскоре, незаметно для меня, у нее на подоконнике стояло штук десять разных кукол, сделанных во время нашего разговора. Оказалось, что она очень хотела шить, но боялась попросить у «хозяев», люди же опасались ненароком напомнить ей об испытанной в той девичьей боли: Машу ведь нашли только через несколько часов после сдвига пространства, а до этого она долгое время пробыла в колодках и помнила это.

На следующий день я принесла ей подборку изображений народных костюмов разных губерний: фотографии, рисунки, репродукции картин, – спросив, сможет ли она сделать куколок в таких нарядах и какие ткани для этого нужны. Маша довольно долго разглядывала картинки, потом остановила взгляд на костюме одного из уездов Тульской губернии, сказав, что он «не совсем такой, как надо», и она сможет сшить «правильный». Среди показанных мной репродукций ей больше всего понравилась «Золотошвейка» Тропинина, а вот при виде «Торга» Неврева [9] «Торг» – картина художника Н. В. Неврева, изображающая двух торгующихся за молодую крестьянку помещиков. Репродукция картины часто встречается в учебниках по истории и книгах, посвященных крепостному праву. (Примеч. автора.) у Маши началась истерика: девушка просила «не продавать» ее. Машу успокоили, уложили спать, и после сна она ничего о сказанном во время приступа не помнила. Потом уже с ней работала Инесса, которая, в отличие от Марии, ни слова упрека мне за состояние девушки не сказала, даже поблагодарила, что я смогла определить наиболее травмирующую тему, и теперь Маше можно помочь. После месяца работы психологов удалось узнать, что Машу, скорее всего, продавали дважды: в раннем детстве забрали у матери, а незадолго до того, как она попала к нам, продали второй раз. Страх продажи стал неосознаваемым и даже после потери памяти прорывался, превратившись в рефлекс. К счастью, вскоре и это воспоминание исчезло, а все мы жалели, что у Маши не сохранилось столь же ярких, но хороших воспоминаний о прошлой жизни.