Пойманный судорожно всхлипнул:
— Как не признать. — Выпалил. — Разбойник!
— Удивил ты меня, старик. Удивил и обрадовал. Странную историю мне про тебя рассказывали. Очень странную. Невероятную... Смягчился:
— Мы погорячились с тобой... тогда. Так ты извини. Коня я тебе возмещу. Конечно, жеребец твой — дрянь жеребец. Но получишь, как за арабского скакуна — слово! Бандит перешел на вкрадчиво-насмешливый тон. — Ко всему гарантирую, что ни Посельский, ни рожновские головорезы не прознают, куда и к кому ты бегал с харчами.
Черные загоготали.
— Ведь Посельский диковат натурой. Он, бывший мой знакомец, может расстроиться из-за твоего непослушания. Вот и получается, крути не крути, а нам с тобой надо договориться... Внезапная разговорчивость главаря удивила черных.
Они сообразили — пришел конец сидению в землянке.
...Удачный для бандитов день, для милиции оказался вовсе счастливым.
След от лыж старого пасечника, как надеялся Манохин, да и сам Коляныч, почти на всем протяжении замело. Сохранилась видимой самая малость.
По логам белые языки поземки не сумели дотянуться до лыжни. Куски ее отчетливо выделялись в тусклом свете короткого дня. Вот этих уцелевших отпечатков и хватило для опытных таежников.
Посельского обнадеживало то, что лыжня тянулась и тянулась, нигде не раздваиваясь. Выходит, старик до сих пор находился там, куда направился с утра. Было бы скверно, если он заметил милицию на обратном пути и успеет предупредить бандитов. Именно бандитов. Прапорщик не видел никакой разницы между черными и манохинцами. Что те, что другие — были разбойниками, нелюдью. Осатаневшими дикарями, которые покушались на нечто устоявшееся, на родное сердцу прапорщика.
Правом менять устои должны обладать либо святые, либо люди, осененные общим доверием, в том числе — доверием Посельского. То есть — люди, способные предвидеть последствия предстоящих перемен. Которых доверие обязывает. Все остальные в состоянии вызвать только разруху. Привести народ к страданиям, перед которыми поблекнет Апокалипсис... Библейские ужасы? Он уже пережил нечто подобное в Августовских лесах. И позже — случайным образом уцелев, после газовой атаки немцев. Наконец — в Киевском ЧК...
Тогда, в семнадцатом, он понял правоту солдат полка, самовольно покидавших фронт. Посельский ушел с ними. Не подозревая, что и они, и он несли в себе заразу апокалипсических напастей — убийство и ненависть.
Отечество день за днем предавало своих сыновей. Земля делалась чужой. Менялись местами обычные с виду понятия и вещи.
И, в отличие от знаменитого правила арифметики, менялась сумма, вслед за перестановкой слагаемых.
Часто в похмельной тоске он клял тот день, которым появился на свет. Жизнь стала излишеством, так как силы притяжения между людьми вытеснялись силами отталкивания. Начальник милиции кидался в пучину повседневных дел, словно в запой. Жизнь приучала, что самые сложные человеческие проблемы можно решать наиболее простым способом — уничтожением себе подобного. Убивали черные, убивали партизаны. Убивал и Посельский. Все творили насилие. Становясь его жертвами. Увлекая за собой других, еще не окрашенных в контрастные цвета животной междоусобицы. Стала сдавать, не выдерживая дикой нагрузки, психика населения. Людьми завладели психоз и истерия. Ибо духовное здоровье народа подвержено расстройствам не в меньшей степени, чем психическое здоровье отдельной личности.
Прапорщик сознавал, что выбор его случаен. Что возникли иные обстоятельства, он, некогда благородный и щепетильный в вопросах чести мог оказаться в лагере теперешнего противника. Выбор случаен? Тем хуже для всех! Тем ожесточенней он будет защищать избранный путь. А пока выйдет на логово, где скрывается крупная дичь, и захватит ее врасплох.
...Едва цепочка милиционеров повернула вверх от реки, прапорщик забежал вперед. Сутулый на ходу, долговязый милиционер Арыков остановился.
— Поворачиваем.
— Но... — Арыков имел в виду, что след указывал в другую сторону.
Однако Посельский не стал вдаваться в объяснения. Уж он-то знал, какая ловушка могла их ожидать.
— Поворачиваем, — повторил прапорщик.
Долговязый милиционер первым высмотрел противника. Осторожность изменила черным. Для их спасения достаточно было одному из бандитов поднять голову и посмотреть на взлобок, где неприкрыто, в полный рост, поднялся отряд Посельского. Бандиты этого не сделали. Увлеченные беседой, они не видели как высокий лыжник в дохе махнул рукой, а продолжали слушать унтера, прихлебывая чай из жестяных закопченных кружек. Ведерный чайник перекипал над пламенем костерка, искусно прикрытого со стороны долины.
Читать дальше