Так говорила Мелани. Фотография – пассивное искусство, цель которого не творческое вмешательство или созидание, а творческое восприятие. Как фотокорреспондент, Тарент привык не вмешиваться: он присутствовал при уличных беспорядках, драках возле ночных клубов и баров, его окружала напиравшая толпа на политических митингах, он бежал бок о бок с отчаявшимися людьми во время военных действий или стихийных бедствий. Фотографу не важно, что он сделал. Главное, что он видел .
Мир вокруг Тарента изменился непостижимым образом, но, несмотря на таявший дневной свет, Тибор должен был смотреть на него, не закрывать глаз, продолжать видеть. Ничего больше не имело смысла – теперь только камеры связывали Тарента с реальностью, ну или по крайней мере представляли реальность, которую он понимал.
Он переключил «Олимп» в режим ночной съемки. Осматриваясь по сторонам, сунул руку в футляр «Кэнона» и привычным движением на ощупь переключил и его в ночной режим.
Впереди виднелся небольшой газон, обложенный по периметру булыжниками, выкрашенными в белый цвет. Дальше тянулась широкая бетонированная площадка, рядом с которой росли недавно посаженные молодые деревца, а за ней стояли два или три невзрачных двухэтажных здания офисного типа с плоскими крышами. Слева расположилось точно такое же. Они напомнили Таренту древние строения Министерства обороны, которые он видел, когда ночевал в Лонг-Саттоне. Тибор сделал несколько снимков. Между двумя зданиями проходила дорога, чуть поодаль ее пересекала еще одна, а дальше находились другие дома столь же функционального вида. Вдоль дороги были припаркованы три автомобиля, причем Тарент не узнал ни одной модели. Квадратные устаревшие машины, произведенные в середине прошлого века, все как на подбор одного цвета – матово-черного или темно-синего, в сумерках было не разобрать. Почти все автомобили были пусты, только в том, что стоял ближе к Таренту, сидела за рулем молодая женщина в военной фуражке, глядя прямо перед собой. Тибор несколько раз сфотографировал ее длиннофокусным объективом, но она никак не отреагировала, то ли специально, то ли просто не заметила.
Из здания за спиной фотографа появились два молодых человека в рабочих спецовках, держа в обеих руках кружки явно с чем-то горячим. Они прошли совсем рядом, и Тарент сделал еще несколько снимков. Он уловил неожиданно аппетитный запах чая с молоком. Парни направились в соседний дом. Когда открылась дверь, Тибор услышал громкие голоса внутри, кто-то орудовал молотком, что-то сверлили. Как только рабочие вошли внутрь, он сфотографировал само здание.
Потом посмотрел направо. Там стояла та самая башня с Фермы Уорна, высокая и темная, чем-то напоминавшая колокольню. На фоне вечернего неба она казалась еще мрачнее, но, если раньше была в плачевном состоянии и могла в любой момент рухнуть, то теперь казалась крепкой, устойчивой, недавно построенной. В высоких оконных рамах – по три на каждую из двух стен, видимых отсюда, – все еще виднелись стекла.
Тарент пошел в ее сторону, хотел сделать еще пару снимков, но внезапно услышал глухой рев, который становился громче или приближался, а в следующий момент над головой пронесся самолет, казавшийся черной тенью на небе. Это был модель с четырьмя винтами, довольно громоздкая, с объемным фюзеляжем и крепкими крыльями. Пулеметные турели были установлены спереди и сзади, шасси выпущены. Двигатели внушительно рокотали, отдаваясь вибрацией в груди Тарента. Затем самолет исчез из виду, скользнул к земле слишком низко, чтобы его разглядеть, и скрылся за зданиями и деревьями.
Тибор опознал его – это был один из бомбардировщиков времен Второй мировой, то ли «Галифакс», то ли «Ланкастер», он не разглядел толком, – машина пронеслась над головой слишком стремительно и неожиданно – однако в детстве одно время чуть ли не с маниакальной страстью увлекался британскими военными самолетами той поры и выучил вид всех моделей назубок.
Воспользовавшись светодиодным экраном «Олимпа», Тарент быстро прокрутил только что отснятые фотографии, а потом нажал кнопку загрузки. Почти сразу же на фотоаппарате загорелся красный предупредительный сигнал. Знакомые слова, как всегда некстати, появились на экране: «Сеть недоступна или отключена». Таренту всегда казалось, что его фотографии в безопасности только тогда, когда они загружены в архив лаборатории, поэтому он тут же предпринял вторую попытку, увы, с тем же результатом. Он сразу вспомнил о днях, проведенных в анатолийском госпитале, когда вот так же был изолирован от всего на свете, включая свой архив.
Читать дальше