Феликс Кривин - Антология Сатиры и Юмора России ХХ века

Кто был ничем, тот станет всем, чем угодно.

В семнадцатом году мы обменяли Временное правительство на временные трудности, и с тех пор никак не удается произвести обратный обмен, потому что ни одно правительство не согласно считать себя временным.

Мазохизм — удел великих. Маленькие могут быть только садистами.

Маленькие люди не амбициозней больших. Просто все их амбиции концентрируются на меньшем пространстве.

Наш предок, лишенный власти среди дикой природы, обрел мудрость в качестве компенсации. Поэтому, чем большую мы получаем власть, тем больше мы теряем мудрости.

Чувство юмора — самое легкое из всех чувств и одновременно — самое тяжелое: его невозможно поднять на вершины власти.

В тоталитарном государстве молчание — знак несогласия.

Антифашист, но весьма умеренный: в меру анти, в меру фашист.

Отстоим этот мир от себя!

Когда перед тобою мечут бисер, не чувствуешь ли ты себя свиньей?

Когда народ безмолвствует, он тише воды ниже травы. В народе тихость нередко сочетается с низостью.

И если культ личности портит народ, то и культ народа портит личность.

В наше время просить политическое убежище уже мало. Надо сразу просить не убежище, а бомбоубежище.

Быть без царя в голове — еще не значит быть демократом.

Мы вырубим все оазисы, чтоб они не заслоняли от нас пустынь, которые нам еще предстоит засадить деревьями.

Обезьяна взяла в руки палку, чтобы развивать критическое направление, а потом потерла палкой о палку и стала воскурять фимиам…

Каждый поднявшийся на Олимп видит у ног своих вершину Парнаса.

В литературе цель оправдывает средства лишь при условии, что средства — художественные.

Время — как вода, и не потому, что оно течет, а потому, что скрадывает расстояния. Как будто из одного Ренессанса Данте и Рабле, а расстояние между ними — как между Носовым и Ломоносовым.

Древнегреческая трагедия возникла из дифирамба. Так всегда бывает: то, что начинается дифирамбом, оканчивается трагедией.

Мало выйти из гоголевской шинели. Надо еще знать, куда идти.

Конечно, гений — это терпение. Но кто же согласится его терпеть?

Что такое писательская кухня? Это обычная кухня, в которой днем варится суп, а ночью создаются бессмертные произведения.

Перечеркните минус — и он станет плюсом. Этим и занимается сатира: все ее плюсы — из наших минусов.

Краткость — сестра таланта, но далеко еще не талант.

Двести лет назад вышел сборник сказок под названием: «Лекарство от задумчивости и бессонницы». Бессонница до сих пор не проходит, но задумчивость удалось излечить.

Данте писал о девяти известных ему кругах ада.

Умирают на земле имена. Сейчас уже редко встретишь Харлампия — Сияющего Любовью. И Калистрата — Прекрасного Воина. А куда девался Павсикакии? Есть Акакий — Беззлобный, есть Иннокентий — Безвредный. А куда девался Павсикакии — Борец Со Злом? Либо зло слишком сильное, либо Павсикакии уже не те, что были когда-то.

Никому не известные имена легко уживаются в одном тексте. Известным трудней. Больно видеть, как они, чужие и несовместимые, живут в нем, втайне ненавидя друг друга, но подчиняясь общему смыслу, которому призваны служить. Разве можно спокойно читать вот такую фразу: «Сестры Наталья Гончарова, в замужестве Пушкина, и Екатерина Гончарова, в замужестве Дантес…»?

В басне Крылова трудяге псу несладко приходится, а комнатная собачка горя не знает. Одна у нее забота — на задних лапках ходить. Тот, кто ходит на задних лапках, освобождает от работы передние.

Повествовательное предложение отличается от других тем, что там, где хочется спрашивать или кричать, оно умеет сохранить спокойную интонацию.

Слово, которое обобщает все краски земли, самое невыразительное и бесцветное слово.

Чтобы ПРИдать чему-нибудь новый смысл, необязательно ПРЕдать старый.

Архаизмы — это слова, забывшие о том, что и они были когда-то неологизмами.