Анатолий Величковский - Богатый

Богатый, как торговец, въехал на грузовике в пелюзу, вместе с торговцами прохладительными напитками и всякой снедью.

Он прикрыл свой товар брезентом, а сам пошел к воротам, остановился и смотрел, как валом валит народ.

На нем был черный фрак, добытый из сорного ящика во время службы у старьевщика, широкополая шляпа такого же происхождения, желтые брюки и сандалии на босу ногу. Самым страшным были вот именно эти босые ноги, вернее лапы с огромными ногтями, с вывернутыми в разные стороны пальцами. Курчавые волосы выбивались у него на затылке из-под шляпы. Легче всего его можно было принять за уличного нищего скрипача.

Почти все проходящие мимо Богатого люди были в черных очках. С некоторых пор чудесные солнечные дни, созерцанием которых можно, казалось бы, только наслаждаться, начали людям вредить.

Сверкая черными очками, мужчины несли пиджаки на руках, цветные и белые рубашки были не застегнуты, но это не мешало галстукам свисать на обнаженную грудь. Многие, по примеру Богатого, были в сандалиях. У дам наряды доходили почти до полной прозрачности. В особенности, когда смотрел на них Богатый, против солнца. На головах своих они несли всевозможные парикмахерские выкрутасы. Иные прически походили на башни, иные на шары, иные на палатки с наплывами на уши, на глаза, но большею частью они напоминали кремовые фигурки на тортах.

Большинство было без чулок, но зато ноги их были выкрашены под загар. Всякие браслетики, колечки, серьги поблескивали, стучали громко каблуки.

Все, что видел Богатый, ему чрезвычайно нравилось. Чем глупее представлялось ему человеческое стадо, тем радостнее делалось у него на душе.

В солнечном воздухе как бы заискрились удары колокола. Звон дрожал над ипподромом, и на скаковую дорожку, один за другим, из падокка выезжали жокеи, на молодых красивых, похожих на борзых собак, разномастных жеребчиках. Публика скопилась таким образом, что Богатый лошадей не видел, а видел только жокеев, которые, как бы стоя на корточках, пролетели над головами зрителей. Таким образом пролетел жокей в зеленом камзоле с желтыми рукавами, за ним малиновый с белым крестом на спине, чуть позже синий с красными полосами летел почти стоя, заслоняя желтого с белыми рукавами. Остальных Богатый не пожелал смотреть, он пошел к своему грузовику, сел на крыло и начал обводить горизонт пытливым взором. Было уже около трех часов дня. К этому времени все утренние туманности испарились в горячих лучах солнца, воздух стал особенно чистым, и потому на синем небосклоне очень хорошо виднелись снежные вершины гор. Одни снега были видны, все остальное скрадывала даль, и потому получалось впечатление такое, словно на дальнем синем океане белеют остроконечные паруса. Богатый даже дыханье затаил. Но, разобрав в чем дело, он вспотел от горя и обиды.

Проклиная свою идею, Богатый заодно проклял и людей, и скачки, и чистое небо, и солнце. Но делать было нечего, приходилось ждать. Он то садился на крыло, то вскакивал и ходил вокруг машины, как потерянный. Словно сквозь сон, ему слышался иногда ритм галопа многих лошадей, рев толпы, взрывы аплодисментов и крики восторга. Но все это его еще больше раздражало.

— Ослы, в лошадки играют, нашли чем заниматься! — думал Богатый, — в мой век техники, науки, возмутительно! На бойни бы всех этих фаворитов, раз навсегда покончить с остатками варварства!

Что ж, может быть, Богатый был прав, может быть, действительно следовало бы покончить раз навсегда с этим древним благородным спортом. Ведь не только он, но и почти вся остальная публика пришла на скачки лишь для того, чтобы выиграть деньги. Не из благодарности, не из любви к своему вековечному другу сохраняется жизнь этих вот скаковых лошадей. Люди уже давно забыли, что этот ритм галопа, это цоканье конских копыт, как неизменный аккорд, сопровождало их подвиги, славу и труды в продолжение долгих веков. Теперь редкая душа человеческая обольется слезами при виде унижения, которое незаслуженно несет вековечный забываемый, уходящий в небытье старый, верный друг. О, сколько их легло рядом с воинами на полях сражений, сколько их исхлестано кнутами, сколько их замучено в рудниках, где они слепли от вечной темноты, сколько «сивка-бурка» перевернула земли и все это для того, чтобы теперь пришел на скачки торгаш, выхолощенный машинами от всякого чувства красоты, добра, подвига, и ставил свою ставку в тотализаторе.

Если на то пошло, что нужна одна коммерция, так лучше уж действительно, раз навсегда, покончить со всяким напоминанием благородства. Для пользы дела нужно все связи с прошлым покончить: долой оперу, долой балет, долой стихи, картины, скачки, да так оно и будет.