Антон Фарб - Перед рассветом

— Все правильно. Все. Ни к чему не придраться, — я говорил почти искренне. — Но почему нас боятся не пациенты, а их родственники? Ну не такие суки, как эта, а простые нормальные люди? Почему они нас ненавидят? Почему я не боюсь думать о том, что когда-нибудь меня усыпят, но при мысли о том, что к моему отцу через десять лет придут, меня захлестывает ненависть и страх? Почему? Из эгоизма?

— Ну а из-за чего же еще? Простой нормальный человек ведь нам звонит чаще всего потому, что выхода у него нет — все равно ведь соседи донесут. И конечно он нас ненавидит. Мы ведь приходим убить его любимого человека. А любовь, особенно к родителям, это один из древнейших инстинктов. Но страх — древнее и глубже. Это чушь, что ты не боишься прихода СЭПовцев к тебе. Это ты сейчас не боишься. А когда тебе будет семьдесят пять, и ты уже будешь не вправе решать, и решать за тебя будут другие — вот тогда-то ты и забоишься. Если жить еще не расхочешь. Старость — не радость, многие мои пациенты меня встречали с благодарностью. Они-то понимали, что есть вещи похуже быстрой смерти. А молодым этого понять не дано. Вот они и храбрятся, как ты.

А вообще-то это все ерунда. Болтология. Ты боишься вызвать эфтанологов к своему отцу, потому что тебе страшно манипулировать чужой жизнью. Страшно брать на себя ответственность. Страшно решать за других.

Потому что когда-нибудь кто-то решит за тебя. Вот и вся любовь.

Дядя Паша замолчал. «Рафик» резво мчался по пустынному в столь ранний час шоссе, а я тупо смотрел на свое отражение в лобовом стекле.

— Ну что, стажер? Подумал? Решил? Не испугался запачкать руки ради благого дела? Взять на себя ответственность? А? Что скажешь, стажер?

— Не знаю, — ответил я. — Не знаю.

А над домами медленно разгоралась бледная полоска рассвета.