Владимир Моисеев - Проблемы с головой

Речь — это привилегия. Речь — это инструмент власти.

Разумнее всего было выставить его потерявшим стыд самозванцем, который злонамеренно пытается обманным путем проникнуть в верхний слой социума. Понятно, что его следовало разоблачить. Такие люди не имели права на существование в обществе. Тем более, они не должны были претендовать на самостоятельное мышление, отличное от взглядов элитарного обывателя. Появление математиков в центре общественного интереса — это явная патология. Амбрэ Никулапед попытался выставить героя своей книги человеком с нарушенными представлениями о норме. Безумное предположение, что человек, доказавший какую бы то ни было теорему, пусть даже уникальную, может на этом основании претендовать на свое место в избранном обществе, показалась ему недопустимым. Но еще более абсурдным и отвратительным оказалось для Никулапеда нежелание пресловутого паренька попадать в элиту.

Конечно, псих, таково было заключение автора книги. Он постарался, чтобы к тому же выводу пришли читатели.

Как только авторский экземпляр книги доставили из типографии, он немедленно отправил его Марусе.

Ее отзыв оказался совершенно парадоксальным:

— Ты не просто дурак, ты — подлец.

— Почему? — удивился Никулапед.

— Обещал, что не будешь больше марать бумагу. А сам продолжаешь. Ты совершенно правильно поступил, когда бросил литературу. Я была не права.

Амбрэ Никулапеду не понравилось мнение Маруськи. Оно было субъективным и противоречило стратегической перспективе развития цивилизации. Никулапед укрепился в своей правоте: далеко не каждый человек имеет право высказываться. Теперь стало понятным, что и Маруська таким правом не обладает. Ее высказывание можно было рассматривать в качестве доказательства этой сложной концепции на практике. Право иметь собственное мнение нужно заслужить. Оно должно быть даровано имеющими на то полномочия. Нельзя быть просто умным, нужно, чтобы тебя таковым признала элита общества.

Маруська оказалась неспособной воспринять аксиомы современной жизни, элементарные вещи, которые нельзя анализировать, которые нужно заучить наизусть. Поэтому ее следовало забыть и отбросить за ненадобностью.

Именно так решил воспринимать Никулапед разрыв со своей женщиной. Можно сказать, что общественный долг победил у него личные интересы.

Для полного успокоения ему не хватало только одного: признания со стороны избранных, со стороны элиты, права которых на похвалу он признавал безоговорочно. Время шло, и он дождался. Получил повестку. Его вызвали в Куб. Сердце Никулапеда наполнилось гордостью — далеко не каждый удостаивался подобной чести.

Для чего в городе однажды появились Кубы, — проще говоря, временные постройки неясного назначения, — люди старались не думать. Их прозвали Кубами, потому что они и на самом деле были черными кубами. Многие люди почему-то не замечали их, другие отворачивались и обходили их стороной, потому что чувствовали, что это очередная акция власти, выяснять цели которой не было никакого смысла. Но так поступали только глупцы. Никулапед, например, догадался, что Кубы связаны даже не с властью, а с надвигающимся будущим. Он ни на минуту не сомневался, что элита приняла решение и организует новую, не опробованную до сих пор на практике систему общественных связей. Никулапеду до боли в селезенке хотелось, чтобы его заметили и приблизили к себе. Он знал, на чьей стороне ему следует быть.

И вот его пригласили. Это был хороший знак.

В назначенное время он был у Куба. Свежевыбритый, празднично одетый, чистый, приятно пахнущий дорогим парфюмом — Никулапед подготовился, как следует. Ему ли было не знать, что опрятный вид обязателен при общении с властными структурами.

Проход оказался на удивление низким, чтобы попасть в Куб, Никулапеду пришлось в буквальном смысле встать на четвереньки, словно бы отбить поклон. Хитро придумано, подумал он с восхищением. Он одобрил изобретательность устроителей. Трудно придумать более доходчивый способ объяснить клиенту, кто он, и потребовать обязательного и добровольного подчинения. Когда же Никулапед проник внутрь Куба, дверца тотчас захлопнулась с неприятным скрежетом. И это хорошо. Можно было сделать вывод, что дверцей редко пользовались. И в этом был свой резон, посетитель должен был почувствовать себя избранным. Неожиданным стало, пожалуй, лишь то, что помещение, где он очутился, было совершенно лишено освещения. Никулапед оказался в темноте. В абсолютной темноте.