Вера Космолинская - Туннелирование

— Не сожалела. В прошлом. Время имеет значение. Время, которое, может быть, можно переписать.

— Это недостойно! Я просто теряю веру в происходящее, и мне хочется… как же звалась эта глупая древняя птица? Та, что прятала голову в песок?.. Как же говорил Нейт?..

— Страус.

— Страус! Это я.

— Это не ты. Даже не представляю, сколько нужно храбрости, чтобы однажды вырваться из того мира, в котором ты жила.

Она перевела дух и слегка покачала головой.

— Совсем немного, если чувствуешь, что не живешь. И все становится страшнее и страшнее. И кажется, что хуже быть просто не может. Можно сделать что угодно, лишь бы это изменить.

— Даже заключить сделку с дьяволом, который может казаться таким привлекательным. То есть, с нами. — Она возмущенно нахмурилась, вместо того, чтобы улыбнуться, но не стала возражать. Что поделать, если так сейчас звучали ее мысли. Сомнения на то и сомнения — что мнения на какой-то счет могут быть самыми противоречивыми одновременно, в одной и той же голове. — Думаю, ты к себе несправедлива. Но в одном ты права, — я погладил стенку ближайшей капсулы. — Это очень далеко даже от той реальности, к которой ты была готова. Это многих сводило с ума. Буквально. Но это пройдет. Ты выдержишь. Я бы даже сказал, что… тебе это точно должно было помочь развеяться !

Тарси пристально воззрилась на меня, пораженно приоткрыв рот.

— Развеяться?!.. — будто сама от себя этого не ожидая, она звонко расхохоталась, и тут же постаралась заглушить смех, смущенно закашлявшись. — Да это чистая правда!.. Развеяться!..

— Теперь можно взглянуть на мир по-новому! Совершенно другими глазами! Начать новую жизнь!

— Какой ужас! — воскликнула она, явно повеселев. — Ваш мир совершенно сумасшедший! Боже мой… — покачав головой, она уже с новым оттенком изумления прикоснулась к капсуле. — И вдруг он стал мне нравиться!.. Но жаль — только стал нравиться, и… — она немного порозовела, — нет, жаль не за себя. Жаль, что вам придется его покинуть…

Мне тоже. Я пожал плечами.

— Нам придется покинуть только «Янус». А мир — как был сумасшедшим, так и останется. Все эти вселенные — они ведь существуют на самом деле. И продолжают расходиться каждое мгновение, постоянно появляется что-то новое и разбегается во все стороны, а мы случайно остаемся там, где осознаем себя. Случайно или закономерно — часто совсем неважно. Путешествие продолжается. Всегда.

— Спасибо, — сказала она серьезно, улыбнувшись. — Теперь мне легче ощущать себя оторванной от своего прошлого. Даже не ожидала…

Я внимательно посмотрел на нее — точеный профиль, четко-очерченные губы, которых я уже касался, и был бы не прочь коснуться снова, но… ощущение магнетизма, почти материальное, хоть и оставалось, ничего подобного не произошло, что-то было под запретом. Я мельком глянул в сторону — может быть, мешало то, что слишком неподалеку кто-то есть? Нет, не это. Что-то другое. Невидимое. Несуществующее? Наверное — просто реальность.

С тех пор, как Тарси призналась, кто она, вернее, кто они оба с Нейтом, пусть я сам об этом давно догадывался, между нами, собственно говоря, было все кончено. Хотя то, что она призналась, выражало ее добрую волю, но также говорило о том, что «все, что мы можем подозревать, возможно». Даже сейчас. Если в этом есть дурной замысел.

Она нравилась мне, потому что должна была нравиться. Для этого были созданы все условия. Но в какой момент это перестало быть изначальной интригой? И даже — переставало ли?

Все, что она теперь могла сделать хорошего — самоустраниться и держаться намеренно в стороне. Зная, что нравится мне и этим. При всей искренности с обеих сторон, это продолжало оставаться ловушкой.

Корабль, прибывший за нами, был небольшим. Нейтральным. Ему надлежало доставить нас на борт денебского флагмана, который, разумеется, ни в коем случае не мог приблизиться к «Янусу» без международного скандала.

«Горгулья» тоже не могла доставить нас на место самостоятельно, ей предписывалось следовать за нами «в кильватере», строго рассчитанным курсом, без попыток какого бы то ни было уклонения в сторону.

Оставалось надеяться, что мы действительно доберемся без эксцессов. (Или что какие-нибудь наши двойники вмешаются вовремя, чтобы изъять очередную бомбу, впрочем, это всего лишь нервная шутка для посвященных). По крайней мере, экипаж нашего транспорта явно не испытывал к нам ни тени симпатии. Кем бы мы ни являлись, прежде всего мы были бессовестными авантюристами, ловко воспользовавшимися лазейками в законах, применительно к материям буквально священным и неприкосновенным. Если мы не нарушили «букву» закона, то «дух» уж точно. А теперь еще и надежно прикрыты дипломатическим иммунитетом, если, конечно, кто-нибудь не пожелает немедленно выставить ультиматум и развязать войну. Строго говоря, мы же нарывались на то, чтобы она была развязана — мы сами ее развязывали. И кто мы после этого?