Юрий Симоненко - Год 2077-й

— Повернись, уёбок, — приказал Железный. — Живо!

При слове «живо» Петька немного намочил штаны и быстро повернулся.

— Лапы подними, — (Петька поднял.) — Точно, выродок, — констатировал Железный, отметив, что на правой руке Петьки, рядом с мизинцем, торчал лишний палец, кривой и короткий.

Быстро глянув на труп Мыколы, Железный увидел, что у трупа на обеих руках было по шесть пальцев, причем, похоже, все были функциональными. Внешнее сходство между Мыколой и Петькой, несмотря на дырку во лбу у первого и отсутствие бороды у второго, было очевидным. Да и конец разговора, когда Мыкола называл Петьку «сыном», Железный слышал.

— Сейчас, выродок, я буду задавать тебе вопросы, а ты будешь мне на них честно отвечать. Ферштейн?

— Что? — тупо посмотрел на Железного выродок Петька, не поняв последнего слова, но готовый исполнить все, что скажет этот высокий и крепкий мужик с автоматом.

— Понял, говорю?!

— Ага… — закивал мордой выродок.

Допрос выродка занял примерно пятнадцать минут, в ходе которых Железный узнал все, что требовалось знать относительно этих мест и напавшего на него с товарищем семейства каннибалов, в лице отца семейства — кровосмесителя и активного педераста, его умственно отсталого сынка — тоже активного педераста и потенциального кровосмесителя, и приемыша-педераста пассивного, труп которого Железный поначалу принял за труп девки. Закончив с допросом, Железный пристрелил допрашиваемого без капли сожаления, быстро и гуманно. Много по земле ходит всякой мрази, так пусть будет хотя бы одной мразью меньше.

Шаву Железный похоронил там же на месте, выкопав могилу имевшейся на велосипеде короткой саперной лопатой. Тела троих выродков просто оттащил в сторону от могилы товарища метров на двадцать и бросил, зверям на прокорм. Из вещей выродков Железный забрал только оружие — на удивление ухоженную СВД, похожую на «Калаш» потертую «Сайгу» и видавшую виды вертикалку ТОЗ-34, годную, разве что, на обрез, а также патроны к ним.

Соорудив напоследок с помощью топорика и ножа простой деревянный крест, Железный постоял минуту, неумело перекрестился и пошел к велосипедам.

Закрепив поперек багажника велосипед Шавы и трофейное оружие, Железный не спеша покатил к перекрестку, где свернул сначала налево, к тайнику. Забрал тетрадь, развернулся и поехал по знакомому маршруту.

В Новостепнянский Железный заезжать не стал. Хотя, если по-хорошему, надо было бы пристрелить оставшихся там бабу и двух растленных папашей девок. Не потому, что растленных, конечно, — тут девочек только пожалеть можно. Вот только девочки эти, как и их мать, были людоедами, а с людоедами у искателя закон простой: людоеда убей. Но истреблять людоедских баб и детей Железному еще не приходилось, и он не хотел начинать. Да, людоеды, да, мерзость, но без мужиков они и так долго не протянут, сами помрут, а если и выживут, прямая дорожка им в упыри; пускай сами ищут свою смерть. Главное, что снайпера того, Мыколу, Шава гранатой, все же, достал. Не грохни его родной сынок, сам бы от ран сдох. Хотя… сам бы — вряд ли. Не сынок-дебил, так Железный бы его все равно успокоил.

Вечер того же дня, одиннадцатью километрами юго-западнее хутора Новостепнянского, хутор Нардегин

О том, чтобы взять что-либо из трофеев себе, Железный и не помышлял. Это именно Шава, умирая, выписал выродку Мыколе путевку на тот свет. То, что сынка его шлепнул Железный, так с ним Железный не воевал, — много чести! А поскольку тот малолетка, то и бывшее при нем имущество следовало считать за имущество его отца.

Устроить схрон Железный решил в Нардегине. Учитывая назревавшие политические события, а именно — грядущую со дня на день войну между Содружеством и Рейхом, вряд ли кто-то скоро отправится в эти края, чтобы забрать все это имущество и передать семье Шавы. Но вещи эти — и велосипед, и оружие — представляли по нынешним временам большую ценность. Сыновьям Шавы они еще пригодятся.

Хутор, как и абсолютное большинство хуторов, деревень, поселков, станиц и городов, был заброшен. Людей — хороших, порядочных людей, помнящих о том, что они люди, а не выродков, вроде Мыколы — на земле теперь мало, слишком мало. Люди живут обособленно, закрыто, берегут те слабенькие огоньки человеческой цивилизации, что сумели сохранить их родители, пережившие Войну и пришедшую за ней ядерную зиму, а то, что вне, зовут Пустошью, потому что мир без человека пуст. Это уже не человеческий мир. Или пока не человеческий. В нем обитают редкие звери — четырехлапые и двуногие, и стоят мертвые города и поселки — большие и малые кладбища архитектуры, технологий, средств производства, памятников культуры, предметов искусства и бездарного кича, самих людей их создавших, их былого величия и низости, их надежд. Пустошь — малоприятное и опасное место. Простому человеку, труженику, женщине, нежной девушке, да и задиристому юнцу здесь делать нечего. Им лучше быть с людьми, среди людей; не нужно им бродить среди могил и склепов, коими полвека назад стали города и веси страны, которая называлась Россией… да и других стран тоже. Нет больше стран. Есть только маленькие оазисы, вроде Свободного, Красного, Вольного, Махновки, или Варениковки, которую не стóит путать с той мертвой станицей Варениковской на левом берегу Кубани, куда уже давно не заходят искатели, потому что искать там нечего. Мало интересного и много опасного в мире-кладбище, зарастающем лесами, где в ветвях деревьев не поют птицы. Потому и называют искатели свои походы в этот мертвый мир, будь то короткая вылазка в близлежащий город, или многодневная экспедиция за сотню километров от дома, «выходами». Мир за границами обитаемых оазисов Содружества — это вне , снаружи, это такое место, о котором в средние века бы сказали: «здесь обитают львы», или: «здесь живут люди с пёсьими головами», а сегодня, причем абсолютно обоснованно, можно говорить: «здесь живут упыри и выродки».