Юрий Симоненко - Год 2077-й

Хутор Нардегин был мертв и пуст. Его не бомбили, но волна от взрыва на Кущёвской авиабазе, до которой от Нардегина по прямой всего восемь километров, до него добралась, хотя и растеряла часть своей ударной силы в лесополосах, разделявших лежавшие между аэродромом и хутором поля. Большинство домов хýтора лишились стекол, а часть — и крыш, но стены устояли. Сейчас поля заросли лесом, а ближе к воронке — кустарником, Нардегин же превратился в сплошные джунгли с шестью — три вдоль и три поперек — лесными дорогами, вдоль которых то справа, то слева стояли одно- и двухэтажные дома.

Для схрона, а заодно и для ночлега, — солнце уже стремительно клонилось к горизонту, — Железный выбрал один из домов на улице Пионерской.

«Надо же!» — подумал он, заметив на заборе уцелевшую табличку с названием улицы. — «Не успели небось переименовать в какую-нибудь „Белогвардейскую“…» Отец рассказывал Александру о том, как в последнее десятилетие перед Войной власти страны, называвшейся Россией взялись яростно переименовывать города, улицы, станции метро, где таковое имелось, «реставрировать» советские памятники (с помощью отбойных молотков и экскаваторов), а потом на их место ставить другие, с двухголовыми орлами, белоказаками, пособниками фашистских оккупантов и, конечно же, царями; причем самым почетным царем у российской власти был не какой-нибудь Пётр I, а палач, мракобес и подкаблучник Николай II, в честь которого называли новые улицы и переименовывали старые; с Николаем, известным также как Кровавый, Тряпка и Мученик по популярности у довоенных чиновников мог потягаться, разве что, первый российский президент Борис по фамилии Ельцин, которого отец Железного, родившийся в 2000-м, и правления Ельцина не заставший, но знавший со слов своего отца, называл не иначе как Борькой Алкашом. Улиц с названиями Ленина, Октябрьская, Карла Маркса или в честь советских государственных деятелей в России перед Большим Песцом не осталось. А тут Пионерская…

Дом был одноэтажный, зато с крышей (двухэтажных коттеджей с целыми крышами Железный в хуторе не заметил). Окна, конечно же, как и во всех домах в Нардегине, отсутствовали, зато внутри было сухо и не воняло старьем, как в некоторых квартирах в городах, где уцелели окна и была заперта дверь. Иногда в таких квартирах искателям попадались мумии самоубийц или умерших от болезни людей. Здесь мумий не было, и даже костей.

Велосипед Шавы Железный спрятал в гараже рядом с домом, в котором обнаружил нетронутый временем легковой автомобиль, убитый электромагнитным импульсом и таки простоявший здесь пятьдесят восемь лет. Просто положил в багажник, частично разобрав и закидав найденными в гараже тряпками и всяким хламом. «Мосинку» Шавы и трофейную СВД, предварительно на скорую руку почистив и завернув в промасленные тряпки, положил на доски, перекинутые с балки на балку под крышей гаража, а «Сайгу» и ТОЗ, тоже кое-как почистив, засунул под заднее сиденье машины.

Когда он заканчивал со схроном, уже стемнело, и пришлось включить светодиод, так как в гараже и при свете дня было не особо светло, — открытая дверь да пара узких окошек давали мало света, а ворота Железный открывать не стал, чтобы не следить.

В доме Железный нашел кастрюлю и стеклянный графин, а за домом в одичалом саду — добротный каменный мангал. Разведя в мангале огонь, сначала заварил в кастрюле узвар из имевшихся у него в выходном мешке сушеных яблок, перелил в графин, а потом сварил пшенную. Вместе с сухой лепешкой, куском сала и головкой чеснока вышел сытный ужин.

Поел Железный там же, в саду, тщательно пережевывая пищу, с горечью вспоминая события прошедшего дня. Не напорись они с Шавой на тех выродков, сейчас бы вместе сидели на базе в Кущёвке, жевали пшенку с салом, потом выкурили бы по трубке с Шавиным табаком, который тот умело смешивал с коноплей и еще какими-то травами, и от которого не дуреешь, а только настроение улучшается, травили анекдоты и байки… а теперь… «Эх, Шава, Шава, хороший ты был мужик. Ни за хрен собачий сгинул из-за поганого выродка…» — в мыслях обращался к погибшему товарищу Железный.

Не любитель спиртного Железный помянул Шаву кружкой узвара и трубкой табака, — обычного ядреного самосада, а не веселого Шавиного зелья, — собрал остатки снеди в выходной мешок и приторочил его к «коню педальному», которого загнал в дом, и там же раскатал спальник.

Шаву он обязательно помянет и чаркой, когда вернется в Свободный и передаст в Комитет доклад Молотова. Железный всем расскажет о том, как Шава ушел, забрав с собой троих выродков. Сыновья будут гордиться отцом.