Дмитрий Коробкин - Мастер третьего ранга

Юра тут же в нее выстрелил, но она с визгом метнулась в сторону, и выстрел пропал даром. В подмастерье полетел табурет, от которого он едва успел увернуться, и когда вновь прицелился, то женский силуэт уже был в распахнутом окне. Он выпустил вслед несколько пуль. Раздался крик и глухой удар о землю.

Когда он подбежал к окну, то во дворе стояли остолбеневшие костомахи, а Дарина отползала в сторону калитки. Юра прицелился и хладнокровно выпустил ей в спину оставшиеся пули.

Хозяйка обмякла, тупо стоящие скелеты один за другим, с грохотом посыпались на землю. Но это еще был не конец.

Сменив магазин на серебро, Юра направился к двери, где ему на встречу уже несся, оскаленный, серый зверь.

Грохот выстрелов, звон дымящихся гильз и рев раненного зверя слились воедино. Зверь скулил и сучил лапами. Выстрел. Мозг оборотня расплескался по полу.

Подмастерье, со всех ног рванул вниз.

Оксана, лежала в углу у очага, и прикрывалась скалкой от нависшего над ней монстра. Оборотень остервенело грыз скалку и пытался вырвать ее из рук.

Юра с лестницы выстрелил ему в спину. Пуля рванула серую шкуру на холке и ушла в стену. Зверь взвыл и откатился в сторону. Подмастерье перепрыгнул через перила, и, только поднявшись сразу же выпустил остаток обоймы в морду рванувшегося к нему оборотня, буквально снеся серую голову с плеч.

Он подбежал к Оксане, и помог ей подняться. Она бросилась ему на шею, и плача стала расцеловывать. Он крепко ее обнял.

— Ну, все. Все кончилось. Теперь все будет хорошо. Я обещаю!

Такого похмелья мастер еще не знал. Все болело так, что он едва не завывал, а голова и вовсе упрямо отказывалась работать. Все, что ему втолковывали все утро, он смог усвоить только к обеду. А усвоив, обалдел.

— Лесавка говоришь, — прищурился он. — Так вы же старенькие, маленькие такие?

— Я родилась по вашим меркам совсем недавно. Мы, как и вы люди не все одинаковы. Кто старше, кто младше, — улыбнулась она. — Некоторые из нас родились до, как вы говорите «Великой Катастрофы», но и они выглядят ненамного старше меня.

— Это конечно жутко познавательно, но я так и не понял, как ты связалась с этой шайкой упырей?

— Вань, она ведь тебе уже раз пять это объясняла, — вмешался Юра. — Сестру она искала, которая любит влипать в неприятности.

— Ах да, — кривясь от боли потер мастер ноющий висок. — Прям как ты.

— А теперь, господин мастер, нам нужно пообщаться с вашим подмастерьем.

Оксана, которая была и не Оксана вовсе, а Осина, взяла парня за руку и не дожидаясь ответа буквально волоком потянула его наверх.

— Ну, пообщайтесь — пообщайтесь, — усмехнулся им в спины Иван. — Ох, моя голова. Вот позорище, — говорил он сам себе, потирая виски. — Если бы не Юрка, кранты были бы нам всем. Надо же, как пацана вокруг пальца обвели, нелюди.

За настежь открытым, окном, заливисто пели птицы. Со двора доносилось стрекотание кузнечиков. Ласковый, теплый ветерок, врываясь в открытое окно, гладил иссеченную шрамами спину парня, что обнимал и целовал в плечико, необычное лесное существо воплоти.

Существо ласковое и безумно красивое.

Они лежали на смятой кровати, совершенно нагие. Остывали юные, разгоряченные страстью тела. Юра был самым счастливым человеком на свете. То, что было у него в груди, он чувствовал в своей жизни только раз. Он смотрел в ее колдовские, необычайно зеленые глаза и гладил, золотистые волосы. Она тем временем тонким пальчиком считала веснушки на его лице.

Сейчас ему ничего на свете не нужно было кроме нее. Пусть хоть весь мир снова провалится в бездну. Плевать. Сейчас он обнимал целый мир. Свой мир.

Осина досчитала конопушки и ткнула пальчиком в его курносый нос. Он поцеловал ее ладошку, потом потянулся и коснулся ее сладких губ. Когда он снова взглянул в ее глаза, они были полны грусти. По щеке Осинки, стекла кристальная слеза и растворилась на подушке. Она положила руку ему на грудь, там, где пылко стучало юное сердце.

— Я люблю тебя, — тихонько сказала Осинка.

— И я тебя люблю, — ответил Юра, стирая новую набегающую слезинку, на ее щеке.

— Я люблю тебя, и от того в груди так больно. — Из ее глаз хлынул целый поток. — Отпусти меня, мой хороший!

— Никогда, — он прижал ее к себе и боялся отпустить, будто она растворится словно виденье. — Я брошу охоту. Я останусь с тобой. С тобой навсегда. Я поговорю с Иваном. Он хороший, он меня поймет.

— Ты погубишь и себя, и меня, — ответила Осинка, нежно целуя его щеку. — Я скоро увяну и исчезну, если не обрету свободу.