Игорь Азерин - WW III. Операция «Эпсилон»

– Документы, фотки, ещё что-то. Чтобы нас не нашли.

– Документы только… может, и есть что-то.

– Давай, забери. Я за машиной пошёл.

Ольга идёт в пристройку, по пути заглядывает в сумку. Они с мужем лишь предполагали, что может быть в ней. О сейфе в супружеской спальне знали, как и том, что у хозяйки есть свадебная тиара за сто двадцать тысяч долларов. Да и прочих украшений у Анюты, по подсчётам работников, имелось на сумму вдвое большую. Кроме того, из подслушанных разговоров им было известно, что хозяева держали и большую сумму наличными – пару миллионов, не меньше. Теперь с этими деньгами можно ехать к Рахмону на родину королём и королевой. А можно и в Москве зажить припеваючи. Но война…

Рахмон проходит десяток метров… позади раздаётся приглушённый вопль. Это Анюта. «Андрей! Андрей!» – выкрикивает она. Возгласы сменяется воем, потом – рыданиями. Через секунду слышен громкий детский крик и плач.

Из туманной мглы доносится голос Ольги:

– Рахмон, ты слышишь?

– Иди, куда шла! Я всё сделаю, – резко отвечает ей Рахмон полушёпотом.

Он возвращается в подвал. Анюта на коленях возле мужа, дети в шаге от неё, позади. Она замечает Рахмона, быстро сбегающего по пандусу – поворачиваясь, садится и пытается отползти. Вытягивает одну руку, как бы защищая дочерей. «Не надо! Только не де…» – успевает выкрикнуть она. Выстрел! Анюта опрокидывается на спину.

Верик пытается уползти на коленях. Девочка громко визжит, спешит добраться до минивэна и спрятаться под ним. Передёрнут затвор «мосберга». Выстрел! Вера… Её звали Верой, но родители свою младшенькую называли ласково Вериком – ждали мальчика.

Любаша. Она не убегает далеко. Видя, как мамино тело падает навзничь, она просто отпрыгивает в сторону. Там стена. Она садится, буквально вжимаясь в стену. У её ножек образуется маленькая лужица. Любаша жмурится, и не видит как кровью её младшей сестрёнки окрашивается борт их семейного авто. Снова передёрнут затвор дробовика. Девочка закрывает голову ладонями, как бы говоря: «Я в домике». Выстрел! Мажет дядя Рахмон. Не выдерживает напряжения – знает подонок, что его ордынская душа пробивает дно ада. Картечь разрывает Любашины коленки в клочья. Она заваливается набок, отводит ручки в стороны. Но Рахмон видит, что ребёнок только ранен – тяжело, смертельно для нынешних обстоятельств. Он передёргивает цевьё дробовика и стреляет. Любаша мертва.

Но Анютина рука вдруг слегка приподнялась. На безымянном пальце обручальное кольцо. Обычное золотое колечко, какие носят миллионы людей: мужчин и женщин. Рахмон направляет боеготовое ружьё в грудь женщины, и стреляет. Рука падает.

На лице Рахмона маска злобы! Он опять досылает патрон в ствол и делает последний выстрел – в Андрея Матвеевича.

Выходя из подвала, видит Ольгу метрах в пяти от ворот. Та прижимает одну руку к груди, другой – держит сумку с драгоценностями.

– Ты что, их всех?.. и детей?! – в её глазах испуг.

– Ты посмотрела документы? – спрашивает он, проходя мимо и направляясь к пристройке.

– Я хотела, – оправдывается она и спешит за мужем, – но они кричали. Зачем ты их тоже?

– Там свет горит?

Обнаружилось, что света в пристройке нет.

– В телефоне фонарь включи, – говорит Рахмон. – Я приду сейчас, смотри пока.

Он выходит наружу. Совсем рядом низко над землёй пролетает вертолёт, светит мощным прожектором и сверкает сигнальными огнями. Его хорошо видно – воздух постепенно проясняется. Рахмон спешит. На въезде в усадьбу есть гараж, где стоит его машина, старый китайский пикап. Там же хранится двадцатилитровая канистра с бензином.

Через минуту он возвращается к пристройке с этой канистрой. Ольга уже собирается уходить.

– Вот, фотографии забрала. Документы у меня были. И симки вот эти твои. Ты говорил, они тебе нужны.

– Дай мне, – Рахмон забирает сим-карты. – Пойдём в подвал. Помочь надо. Это здесь оставь.

– Я боюсь. Нет! Я не хочу туда!

– Пойдём! Надо.

Он выхватывает из её рук сумку и пакет, бросает их на стол.

Она всё же следует за ним. «Что ты хочешь? Зачем? Зачем я там?» – просит ответить Ольга, но муж, обернувшись, бросает на неё злобный взгляд. Она идёт медленно, отстаёт. В нескольких шагах от ворот замирает: отсюда видно освещённое пространство подвала и человеческие тела на полу.

– Я не могу. Мне как-то… Нет, я не могу!

Рахмон смотрит на неё несколько секунд, потом предлагает:

– Я выключу свет. Иди сразу налево, за машиной. Ты их не увидишь.