Игорь Азерин - WW III. Операция «Эпсилон»

Старший наряда, помедлив, с явным нежеланием связался с кем-то и сообщил о несчастной женщине. Сразу после этого он демонстративно вступил в разговор со своими напарниками, более не замечая Рахматуллина. Однако один из штатских сказал Рахматуллину, указывая рукой на соседнее здание:

– Вот поликлиника. Может, там есть дежурный врач? Туда отведи её.

Ильяс направился к поликлинике. Но она оказалось закрыта. На стук в двери и окна никто не отвечал, внутри движения не было. Поняв, что теряет время, он пошёл обратно. Что ещё делать? Куда её отвести? Самому пытаться обездвижить её и перевязать руки? А что дальше? Без медицинской помощи она погибнет. Вызвать медиков нет возможности. Если кто-то приедет за ней после сообщения полицейского, то хорошо. Собственно, он сделал то, что мог. Он татарин, а она – русская. Скорее всего, русская. И Артём, который тоже русский, и эти полицейские не проявили сочувствия к соплеменнице. Он хоть что-то сделал. Что, ему всё за них делать? Его семья ждёт, родная кровь.

Артём ждал его, задрав голову, и несколько раз нетерпеливо помахал рукой подзывая.

– Смотри, – указал он вверх, когда между ними оставалось не более десяти шагов. – Видишь?

– Что? – Ильяс попытался разглядеть в небе какие-то едва заметные детали, вроде самолёта или квадракоптера.

– Облака, – Артём коснулся рукой Ильяса. – Облака образуются!

И внимание Рахматуллина с поиска малозаметных объектов переключилось на действительно очевидное явление. В небе прямо на глазах образовывались облака! Сначала появлялись маленькие полупрозрачные пятна, потом пятна увеличивались и превращались в размытые линзоподобные объекты, эти «линзы» неравномерно сгущались… и вскоре становились обычными облаками.

Ильяс наблюдал это явление минуты две, то и дело отвлекаясь на сумасшедшую женщину. Она теперь сидела на земле. Руки её были расставлены, одна нога подвёрнута, вторая вытянута, а туловище всё более клонилось к коленям.

– Что с ней? – спросил Ильяс.

– Что-что… Помирает. Крови потеряла много.

Рахматуллин направился к безумной.

Её голова была склонена, и когда Ильяс подошёл, она сделала попытку поднять голову, но обессилившее тело не повиновалось. Он вынул из сумки аптечку, достал из неё бинт, перекись водорода и зелёнку. Пока распаковывал бинт, женщина опрокинулась на спину. Глаза её были открыты, но зрачки закатились. Сумасшедшая еле слышно повторяла: «Конец света… Все погибнем… Никого не пощадит…» Когда Ильяс начал обрабатывать её руки перекисью, она пыталась отдёрнуть их, однако быстро утихомирилась. Подошёл Артём и стал помогать: оторвал кусок ваты, подмочил его немного зелёнкой, отдал Ильясу.

Закончили с перевязкой и отошли от, казалось, уснувшей женщины. Рахматуллин посмотрел вверх: примерно половина небосвода была закрыта облаками; новые уже не образовывались, но существующие росли, набирали плотность, клубились.

– Как бы дождь не пошёл, – сказал Артём, тоже окидывая взглядом небо.

– Из таких облаков не должен, – Ильяс включил дозиметр.

– Не должен… Высотные. Дождевые не такие высотные, но я вот что-то не уверен, что через полчаса не … (ливанёт) из них радиоактивный дождик.

Рахматуллин ждал, когда прибор выдаст результат замера. Сигнал.

– Ноль тридцать восемь микрозивертов. Немного меньше стало.

– Меньше? Хорошо. Значит, понемногу уменьшается радиация?

– Наверное. А может, просто в этом месте. Но вообще радиоактивность начинает уменьшаться сразу после взрыва.

Ильяс убрал в карман дозиметр и смотрел на перевязанную им женщину, не решаясь уходить. Артём подошёл к ней ближе, наклонился, заглядывая в глаза.

– Скоро кончится. Ты сказал ментам?

– Сказал.

– А они что?

Ильяс пожал плечами.

Это было впервые в его жизни, когда вот так, рядом с ним умирал человек. Было жалко эту женщину. Бинтовая повязка на правой руке уже стала бурой от крови – очевидно, кровотечение не останавливалось.

Артём тронул Ильяса за руку:

– Пойдём. Мы больше ничего не можем сделать. Подберут, раз ты ментам сказал.

Они успели сделать шагов тридцать, когда с разных сторон донёсся звук, напоминающий звук горна: два продолжительных гудка, второй – ниже по тональности. Это был сигнал, означающий отбой воздушной тревоги, и доносился он из громкоговорителей, установленных по всему городу. Прозвучал трижды, после чего раздался голос диктора:

– Внимание! Внимание! Граждане! Отбой воздушной тревоги! Отбой воздушной тревоги!