Бернард Маламуд - Милость Господа Бога

Подъем был ужасным. Перепуганные рыбы в панике бились об иллюминатор. Коун выключил свет. Подъем продолжался в абсолютной темноте. Когда он приблизился к борту корабля, никто не пришел ему на помощь. Батискаф швыряло и мотало в волнах как пробку. Наконец Коуну удалось высунуть голову, но его тут же вырвало.

Он подтянул батискаф к борту и ухватился рукой за металлическую лестницу. Над головой белыми макаронинами болтались веревки, на которых прежде висели спасательные шлюпки. Небо все было в огромных облаках пепла и по временам озарялось всплесками далекого пожара или извержения. Поверхность океана покрывали мертвые тела рыб и животных. Коун почувствовал запах падали — и понял, что произошло. Его охватил ужас, смешанный с тошнотворным отвращением ко всему человеческому роду. Там, где стальные ракеты, не достигнув цели, шлепнулись на дно, над волнами поднимались омерзительные дымные смерчи.

Непонятно, почему он остался в живых. И как долго все это может продолжаться. Замерить уровень радиации? Бессмысленно. После Хиросимы некоторые выжили, некоторые — нет. Что будет, то будет.

В радиорубке он нашел последнюю запись радиста и узнал то, что и так было ясно: человечество свело счеты с самим собой.

Он помнил: радуга была добрым знаком Ною, что другого потопа не произойдет. Кроме того, она была знаком заключенного Договора.

На утихнувшей поверхности моря покачивались трупы. «Ребекка Кью» медленно плыла, накренившись на бок, раздвигая носом перевернутых кверху брюшками рыб и черные озера зловонной тины и грязи.

Коун заснул на парусах у поваленной мачты, и пока он спал, судно продрейфовало вдоль какой-то вулканической гряды и вновь ушло в открытый океан. Он проснулся, полный печальных мыслей о тщете человеческого существования, о миллиардах загубленных жизней. Стал припоминать имена тех, кого знал лично, потом тех, кого лично не знал, но о ком слышал. Он справлял траур по цивилизации, по добру, мужеству, радости — по всему тому, что было в людях хорошего.

Коун разозлился на Бога, сокрушившего его мечты. Война была делом рук человека, Потоп — делом рук Бога. Когда он произнес Имя Бога, послышался далекий раскат грома.

Небо было прежним. Сколько раз земля переменила облик, а сверху на нее смотрело все то же небо! Никогда еще не было такой пустоты в пустом пространстве. Никогда прежде он не испытывал такого отчаяния, такой безнадежности.

Коун прилежно наклеил на листы альбома почтовые марки исчезнувших государств. В игровой комнате он подобрал дротик и по привычке метнул его в красно-белую мишень на стене. Он читал, пока глаза не полезли на лоб и буквы не стали сливаться в сплошное серое пятно. Он вытащил патефон, подаренный ему когда-то отцом-раввином, и прослушал все свои пластинки. Он, что называется, продолжал существовать.

Дизельный двигатель перестал работать. Электричество погасло. Бортовой генератор покрылся ржавчиной — не стоило и пытаться снова заставлять его работать, но на камбузе была газовая плита и можно было приготовить себе поесть.

В доброе старое время Коун порой убеждал себя, что если говорить праведные слова и совершать правильные поступки, то Господь продлит его дни. Но как это сделать сейчас, когда вокруг нет уже никакой жизни. И он в одиночку борется с Богом, пытаясь совладать с Его нелегким характером.

(Громыхнул гром, и Коун втянул голову в плечи.)

Никаким способом не проведешь Того, Кто таким создал Себя Самого! Бог всех начал, Он пожелал начать и поэтому начал. Как в двигателе — непроизвольное зажигание? Но если начала были раньше первопричин, то с чего же Он начал?

Кем был Он Сам? Чтобы утверждать, что человек создан по Его образу и подобию, нужно бы видеть Его лицо, но это еще никому не удалось. Моисей подошел к Нему вплотную, но Тот спрятал свой лик за огнем и туманом. Бог повелел ему при этом стоять в расщелине огромной скалы. Приблизившись, Бог закрыл расщелину рукой, чтобы Моисей Его не видел. Пройдя же, убрал руку — и Моисей видел Его необъятную спину.

Увижу ли я когда-нибудь Его лицо? Похоже на то, что у Бога была потребность разговаривать с людьми. Он нуждался в поклонении, и даже неверующие склонны были поклоняться Ему.

Коун покрывал бумагу столбцами каких-то чисел, делал записи в блокноте, потом рвал и выбрасывал бесполезные листы. Он делал пробежку от носа палубы к корме (152 фута), чтобы сохранить спортивную форму. Перепрыгивал через поваленную мачту и различные предметы, инструменты, бухты каната… На палубе валялись обрывки водорослей и морские звезды. Несмотря на небольшой рост и не очень стройные ноги, Коун когда-то в школе считался приличным спортсменом.