Иван Сербин - Собачий Рай

— Вам больно? — оборвал врач, рассматривая чиновника даже с любопытством над плывущим синим ковром сигаретного дыма.

— Очень, — признался тот. — Очень больно.

— Людям, для которых предназначались медикаменты, тоже было больно. Но они это переживали, используя простое, проверенное годами средство. — И, вытащив из кармана халата облатку серых, как вечерние сумерки, таблеток, кинул их на округлый, залитый кровью живот собеседника. — Вот. Анальгин. Примите пару таблеток. Говорят, помогает.

— Но анальгин, это же… Это слабое лекарство. Он не поможет. У меня ноги… У меня ноги изранены.

— Мне очень жаль, — не без издевки ответил врач. — Я, конечно, постараюсь разобраться с этим вопросом. Скажем, обращусь с запросом в правительство.

Он поднялся и перешел к следующему пациенту. Лицо раненого стало цвета капустной кочерыжки. Пот лил по его щекам, лбу, собирался на кончике носа крупными тяжелыми каплями, которые падали на грудь, разбиваясь о промокшую рубашку. А может быть, это были слезы страдания.

— Каждому воздастся по делам его, — пробормотал Лавр Эдуардович. — Молодой человек! — окликнул он врача. — Вам знакомо такое имя: Гиппократ?

Тот повернулся, ответил серьезно.

— Это древнегреческий врач. Основоположник современной клинической медицины. — Несколько секунд смотрел Лавру Эдуардовичу в глаза и только потом закончил: — Он умер, профессор. Две с половиной тысячи лет назад.

— Откуда вы меня знаете? — настал черед удивляться Лавру Эдуардовичу.

— Вы читали у нас курс истории, — ответил врач и опустился на корточки перед следующим раненым.

Потом были судейские чиновники, среди которых почетное место занимала безвкусно накрашенная, невероятных габаритов дама — председатель. Затем представители ДЭЗа и управы. С каждым часом народу в зале становилось все больше. Пришлось сдвинуть оставшиеся прилавки и холодильники с рыбой к самой стене и устроить специальную выгородку. Но и теперь пленники занимали едва ли не половину зала.

— С такими темпами завтра здесь будет негде даже присесть, — прокомментировал Валера.

— Они освободят место, — злобно ответил бородатый Миша. — Расстреляют сотню-другую, и наступит полный ажур.

Беженцы прибывали крупными партиями. Автобус забивался под завязку, и никто не жаловался на толкотню. Часть народа удалось разместить в подсобных помещениях, но основная нагрузка пришлась на зал.

К ночи собаки на улицах заметно оживились, эвакуацию пришлось приостановить после того, как группа прикрытия едва не попала в западню — в тихом, темном дворе на Второй Магистральной собаки устроили настоящую засаду. Узкий подход не позволял автобусу въехать во двор, и пришлось оставить его на улице. Когда жители вышли из подъездов и потянулись к выходу со двора, вынырнувшая словно из ниоткуда свора отсекла людей от подъездов, основная же группа, зашедшая с противоположной стороны, набросилась и на жителей, и на поспешившую на помощь охрану. Несмотря на наличие огнестрельного оружия, справиться с собаками не удалось. Части жителей удалось пробиться к ближайшему подъезду, охране пришлось ретироваться.

Темнота оказалась губительной. После этого патрули объезжали район, отмечая дома, в окнах которых горел свет или красовались белые тряпки, явно вывешенные в качестве сигнала о помощи.

Последней была группа школьников, сопровождаемая тремя взрослыми — двумя женщинами и мужчиной. Детей разделили на две группы. Первую разместили в углу, у лотков с хлебом, вторую на противоположной стороне зала — у самой выгородки. Доставленный мужчина оказался инвалидом. У него была изувечена нога, а лицо обезображено толстыми, багровыми рубцами шрамов. Рука мужчины висела на перевязи.

— Артем Дмитриевич Гордеев, — представился он, подходя к основной группе и опускаясь на пол.

— Добро пожаловать, Артем Дмитриевич, — улыбнулся «кашемировый». — Присоединяйтесь. Здесь, кажется, еще осталось место.

— Кто-нибудь может объяснить мне, что тут происходит? Я ничего не понимаю. Ощущение, будто попал в средневековое княжество. Этот, низенький, — соверен, а вокруг верная дружина и захваченные в плен сарацины.

— Артем Дмитриевич, — бодро откликнулся «кашемировый», — вы даже представить себе не можете, насколько близки к истине. Хотя мне лично на ум приходят иные исторические параллели. По какому признаку они разделили детей?

— Не могу сказать с полной уверенностью, — признался Гордеев. — Этот низенький нес какой-то вздор. Что-то о новом обществе и их родителях. Я не очень понял.