Алессандро Надзари - MCM

— Хороший вопрос, Савва Иванович. — «Даже слишком. Спросить бы кое с кого. Но Мартин может быть и не осведомлён, не его профиль. И всё же… Вспомни, Михаил Дмитриевич, какая страна не ратифицировала гаагскую декларацию о метании снарядов, а потому и не подумала ограничивать фантазию приватиров на нецелевое применение тех же крюков? До чего ловко получается! Нет, здесь что-то другое… И те глаза…» — Насколько мне известно, заявленной программы разработки воздушного судна, курируемой военным или морским министерством, у них нет. Но что помешает начать её тайно при получении образца, затеять таковую путём обратной разработки, принципы которой так подробно изучены опять же нами в последние месяцы?

На ум Михаилу пришла подпись под одной журнальной картинкой: «Клюв антарктического гигантского кальмара из желудка антарктического клыкача, пойманного за южной сорок пятой параллелью». Тем временем гондола погрузилась в океанскую толщу тишины; все на борту слишком, слишком сосредоточились на своих обязанностях, спрятались за ними подобно морской живности в кораллах и водорослях, будто могут притвориться неотъёмной частью вот этой панели с волнующимися рукоятками и вентилями или зарыться в бумажный ил навигационных карт. Остаётся лишь надеяться, что эта мимикрия — хищная.

— Собственно, — прочистил горло Михаил, — проблема ведь не в том, кто завладеет, а в том, что в принципе завладеет . А нам и признаваться неудобно будет в плане репутации. И если это сделаем, то с потенциальным оформлением и предъявлением иска тоже не всё ясно…

— Ладно, сбивайте! Вот, вот первый! — И в открытый иллюминатор противнику, которого нагнали: — Выкусите! На север ходят только мамонты, слышите?!

Они услышали: били стёкла и щетинились винтовочными стволами. Михаил не стал дожидаться, когда они выпустят яд, и вознёс пневмоштуцер в направлении отданного на заклание дирижабля. Не обычный — уснащённый болтом Мартина, претерпевшим некоторую подгонку и, технически, превращённым в мушкетную гранату. Недолгий полёт, попадание под верным углом, клякса желтоватого пламени на выбеленном холсте оболочки, призрачное оранжево-красное с синевой обжигающее облако, воспламенение конструкций, люциферианское падение с небес. Вдали сотнями и тысячами огней сияла «Железная леди», люминисцировали золотом — нет, никак не медью и бронзой — Двадцать округов. Михаил добродушно усмехнулся. «Какая-нибудь влюблённая парочка в городе или его окрестностях сейчас заворожённо смотрит на небо и воображает, что это — падающая звезда, и на счастье загадывает желание».

Конверт бело-пепельным хвостом кометы гас и таял в тени почтового ящика. Мартин опускал его в щель с теми же тактом и позой, что иллюзионист — кролика в цилиндр. Селестина произнесла напутственное, не вполне цензурное заклинание. Оставалось надеяться, что через три дня, неделю или когда там бюрократическая машина пропустит письмо сквозь зацепления и ленты по пищеварительной системе, прожуёт и переварит, подав к столу лобастого эльфа, тот присмотрится, распробует и отрыгнёт удовлетворительный ответ. Мартин уведомлял о намерении и далее оставаться в Двадцати округах, обосновывал важность его пребывания в городе, а также, для повышения качества оперативной деятельности, необходимость создания постоянной штаб-квартиры — больше квартиры, нежели штаба — их конторы на континенте на основе ранее купленной Генри недвижимости, управление и потенциальное наращивание которой, с целью превращения в постоянный источник дохода, должны былы перейти к нему в случае назначения координатором; и если для этого потребуется изменение статуса Мартина или организация его перевода по линии Форин-офиса либо как-то иначе, то он был готов стать публичной фигурой. В конце письма он заверил, что его «академическая» сторона работы также не пострадает, а во многом даже выиграет, хоть и несколько сменит вектор. Искренне форхэдов, Мартин Вайткроу. Заодно снабдил письмо водяным — вернее, молочным — сигилом, позволявшим сохранять видимые холодность и твёрдость, но при этом означавшим, что прочитанное следует воспринять как покорнейшую просьбу и должок на будущее. Мартин ещё вертел в руках смоченное молоком перо, не касался бумаги, раздумывал, соразмерно ли увеличение шанса одобрения планов приобретаемому обязательству, но тут Селестина утащила у него из-под руки стаканчик и отхлебнула из него, чтобы запить банановый десерт, после не поспешив стереть приподнятые в улыбке молочные усики. Всё было решено.