Алессандро Надзари - MCM

Так они и брели неспешно по туннелю и в какой-то момент — неизвестно, сколько футов или ярдов, метров или километров спустя, — почувствовали, что заработала вентиляция, нагнав порыв свежего, морозящего, сосной пахшего воздуха. Значит, уже скоро, через несколько часов первые десятки и сотни посетителей первой линии метрополитена обменяют сантимы на билеты малинового и кремового цветов сообразно тому, на вагон какого класса пожелали потратиться: первого, с красными кожаными сидениями и изысканной — резной и глянцевой — деревянной отделкой в духе времени, или второго, приближавшего к двумстам двадцати киловаттам мощи моторов «Вестингауз», шестьсот вольт постоянного тока, пять тысяч переменного — и всё такое прочее. И у каждого на билете будет громогласно, извещая, кажется, всех в квартале, аппаратом проштамповано «200 00 13», и так начнётся новый этап городского движения, что перезапустит сбитую с ритма и такта мегамашину урбматерии.

Сил Селестины хватало для небольших уловок, помогавших избегать обнаружения людьми в тёмных свитерах с литерой «М», осваивавшихся на рабочих местах. Пара тихо проскочила наружу вслед за одним таким, вышедшим покурить на улицу и отпёршим стеклянные двери входного павильона. «Работа Гимара. Мотивы болотной растительности. Как нечаянно не почувствовать себя земноводным или амфибией? А может, и не случайно? Подземелья, как и пещеры, пробуждают внутреннюю рыбу, от которой долго эволюционировал человек. Для города метрополитен и в самом деле был иным миром, переход в который и должен подчёркивать различие, незримое двойное путешествие. А ещё параллельно это созвучие „Митры“ и „метро“. Запомнить. Устал. Отложить. Не сейчас».

Они наняли экипаж, и только по приезде Мартин понял, что назвал адрес своей квартирки. Впрочем, лестницу они преодолели на удивление легко. Этаж за этажом всё увереннее, всё слаженнее, всё упруже. Поспешили смыть грязь и сажу. Немного привести себя в порядок и снять накопившуюся тяжесть. И вновь освежиться водой, которой были лишены весь потоп. Простой, прозрачной водой, которой недоставало в шторм. Это был долгий, долгий путь в затопленном лабиринте. И без неё он бы не справился. Без неё, присевшей к нему на кровать. И отвернувшейся. Но лишь затем, чтобы попросить помочь ей с тесьмой и завязками. Она провела его по лабиринту. Провела длинным, запутанным, иной раз ветвившимся во славу старых богов ариадновым клубком, кончики которого он сейчас держал в ладонях. И распускал. Медленно. Прильнул к ней. Нежно. Дыханье — трепетно. Взаимно. В объятий лодке поцелуй.

Быть может, в этой истории пора поставить точку. Пока я ещё в силах повлиять, кто её поставит.

Он и она. Должен и хочу, но не могу их винить. Хоть кто-то в этой трагедии обязан потонуть, встретить судьбу с улыбкой на лице, если уж пасть суждено всем. Не «драматург» я разве, дабы даровать кому-то участь, отличную от прочих (хотел было определить, что «легче прочих», но понимаю, как тяжко будет одному из них от утраты новообретённой половины), и тем самым не отвратить от действа тех немногих, кто продолжает следить за его ходом?

Но можно ли говорить о ходе того, что работает ломаясь? Чему равен ход, чему соразмерны шаги? Что такая машина отмеряет? Всем ли двигателям должны быть присущи черты часового механизма?

Я задаюсь подобными дурными вопросами, поскольку в форму вопроса не желаю облекать одну-единственную думу.

Быть может, в этой истории пора поставить точку.

Я ещё и размышляю об этом!

Будто так я одновременно и борюсь за факт своего существования, собственной необходимости, и признаю, что я ничтожный демиург, готовлюсь отступить и сдаться. Нет. И ради тебя, и ради будущего я останусь непреклонен. Всё отведённое мне время я взращивал, утверждал в океане трансцендентного остров накануне чего-то рационального — он и есть та точка, дабы достичь которой, огласить и доказать её существование, я запустил ужасную машинерию (саму себя же при помощи извне и поглощающую — ничто не лакомей страстей). Для конструкта ещё не всё потеряно.

И ты видишь, сколь много определений и значений можно точке придать. Плутаю я меж ними или выбираю — определение зависит от точки зрения (вновь точки, ещё одной).

Быть может, в этой — нашей! — истории пора поставить точку. Простую, крохотную, элегантную. Выражающую всё то, чего недоставало плану — спектаклю и его сценарию! — или, вернее, его создателю. И вновь вопрос: возможна ли подобная точка после стольких пёстрых многоточий, обрывавших на полуслове предшествовавшие акты?