Чтобы второй раз за день — по ощущениям, конечно, не номинально — не проходить через ядовитое облако, Селестина переместила себя и Мартина сразу к месту впадения Риволи в Площадь Согласия. Как оказалось, за спину противнику, практически в буквальном смысле. Но Мартин быстро решил эту проблему выстрелами из револьверчика. И в который раз поразился, в общем-то, неэффективности, а то бесполезности эхоматов как бойцов. «Будь всё иначе, останься живы те из Нёйи? Или эхоматов и не готовили в качестве бойцов? Тогда кого? Рабочих сцены? Просто удалённых в пространстве тел, что синхронно исполнят чужую волю? Может быть, может быть. Зачем было проверять готовность прибыть, куда угодно и когда угодно, если бы им так затормозили собственную умственную активность, как раз и дарующую самостоятельность? Это нелогично. Должно быть, сценарий всё-таки подвергся корректировке, а превращение эхоматов в кукол было лишь одним из этапов работы Совета с минорами. Какой-то акт пропущен. Или упрощён. А в той барочной церкви помимо Бэзи и эхоматов были ещё двое людей, выглядевших нормальными. Двое людей, которых, на персональном уровне остававшихся в тени, и следовало именовать анархитекторами. Скорее всего, им и поручалась организация мероприятий, курируемых Бэзи, но для самого Игнациуса они же не столь полезны. Тогда в зале помимо снимков демонстрировались и эхоматы, которым анархитекторы вряд ли приказывают; вот Бэзи как-то может, издавая те неподдающиеся классификации звуки. Вот! Вот верная ветка рассуждений. К чёрту тех лейтенантов, это кто-то из первых завербованных, как та четвёрка в Нёйи. А вот ещё больше изменившийся Бэзи и его неожиданная власть над эхоматами…»
— Мартин, хватит спать! — Селестина остановила летевшие в них поднятые противником осколки плитки и вопреки собственному же предупреждению коснулась рельса — он обесточен, это уже было понятно — и в отдалении он уподобился щупальцу, пронзившему брюхо одному эхомату и обвившему горло другого; затем она повторила один из приёмов, виденных им во дворе.
— Селестина, с ними можете поступать любым угодным вам образом, но тело Бэзи постарайтесь оставить в максимальной степени сохранным, если я не доберусь до него раньше.
— Что, светлая идея? — продвигалась она вперёд и успешно перенаправляла летевшие в них искры, вернув отправителю полной боли морзянкой.
— Скорее, звучная.
— Так, мы уже под Руаяль. Здесь хотя бы есть освещение. О, и эта ловушка отличается от встреченных ранее.
— Что означает вашу правоту. Такое кесарево сечение.
— Даже без «может»? Как мило. Но не понимаю, а где же Бэзи?
— Возможно, вновь скрылся. Кстати, надо бы проверить выходы — не открыты ли? А возможно, у меня в руках, — немного отойдя, достал он маску, до того заткнутую за пояс, и еле заметно покачал ей вверх и с большей интенсивностью и резкостью — вниз.
Случайный человек бы и не разобрал, что это не обычная демонстративная жестикуляция, но Селестина намёк поняла. Подошла к прилавку у выхода, якобы собираясь далее проверить двери, однако задержалась у него, едва ли просунувшись за него, будто увидела что-то подозрительное или важное, и тем укрыла руки от взора любого постороннего. И вызвала дрожь по всей станции — до скрежета в балках на потолке, из которых, как согнанный метлой паук, вывалился, припорошённый кирпичной пылью, Бэзи, с неожиданным металлическим звоном встретившись спиной с рельсом. Мартин сразу прострелил ему колено, чтобы избавить всех от необходимости дальнейшей чехарды, но вместо того, чтобы попасть во второе, — Бэзи очень неудачно дёрнулся — попал в бедренную артерию. Это и так выглядело довольно жестоко, но теперь пришлось ещё и ногой наступить на скарповский треугольник. Должно быть, Селестина сейчас думала о Мартине только дурное, но так он продлевал Бэзи жизнь.
— Ремонту не подлежит! С вас удержат за испорченный реквизит! — погрозил пальцем Бэзи, но тут его руку как магнитом притянуло к рельсу.
— У него тоже экзоскелет, — легонько сдвинула носком полы его сюртука и отпрянула. — Чтоб меня, он не съёмный!
— По образу и подобию своему!
— Если я спрошу тебя, зачем вернулся Игнациус, что ты мне ответишь?
— Вернулся, чтобы вернуть!
— Так и думал. Как ты управляешь эхоматами? Почему ты, а не Игнациус?
— Ах, испорченный ты, испорченный. Где понимание, где сострадание, где сочувствие? Вот как тебе следует спросить. «Почему ты управляешь эхоматами?» «Как ты, а не Игнациус?» Вот ведь я — лежу и умираю. Снова. Избалованный ты ответами, избалованный ты машинерией за спиной, но ничего, я тебя угощу ответами, покажу доброту. А вот Игнациус машинерией за спиной не избалован, это его тяжкая ноша.
Читать дальше