Павел Брыков - Томас

— Мне похер, урод! Слушай, терпила...

Указательный палец Смехова пытался продырявить Томасу плечо. Кстати, вы заметили, что Рома уже не стеснялся своей привычки и научился говорить людям всю правду в лицо?

— Из города ни ногой. Тебе повезло, что я спешу, но наш разговор ещё не закончился. Местный?

— Да, — ответил гость. — Раньше на Шанхае жил.

— Шо? На Шанхае? Ты откуда вылупился, огрызок? Шанхая нет уже лет двадцать. Как звать?

— Томас. Я давно здесь не был.

— Лучше бы ты, гад, и не появлялся. Мобила есть?

— Да.

Рома чуть помедлив, достал из кармана трубку.

— Диктуй.

Томас по памяти назвал номер. Смехов его набрал и дождался, пока в кармане брюк водителя «запорожца» не запиликала всем знакомая мелодия «нокии».

— Будь на трубе. Третий раз повторяю — из города ни ногой. Даже не представляешь, как ты меня расстроил. А кто меня...

Томас кивнул. Именно в этот миг глаза Хлебореза встали на место и Рома, наконец, смог внимательней рассмотрел того, кто смел его расстроить. Перед ним стоял высокий — ниже, чем он, но всё же... — худощавый, светловолосый мужчина за тридцать. Лица из-за платка не было видно — только блестели зеленые глаза. Рома мог поклясться, что Томас смотрел не испугано, а наоборот, почти весело, с любопытством.

Томас и Хлеборез могли ещё долго играть в гляделки, но тут отозвался водитель «Опеля».

— А нам с вами когда встретиться?

Роман нехотя повернулся, и все увидели, как изменилось его лицо. Выползла улыбочка, пухлые щечки округлились.

— Я, — Роман. Меня все тут знают, поэтому все решим полюбовно.

Смехов подал свою визитную карточку.

— Вот координаты. Позвоните в понедельник, я с ребятами договорюсь о ремонте. Все сделают на ять. Будет лучше, чем было. В конторе на телефоне сидит обезьянка. Если надо, ответит, где я, и что я.

Водитель «Опеля» принял визитку. Посмотрев на свою машину, он покачал головой: если сравнивать с Осликом, могло быть и хуже... Достав из кармана брюк портмоне, вытащил из него свою карточку. Подавая её, сказал:

— Тут мой телефон. Думаю, через неделю мы забудем об этом недоразумении.

— Это я гарантирую, — ответил Рома, пряча вздох облегчения. — Виноват, за рулем осторожней надо... — покосился на бумажку, где под именем был отпечатан крест. — ...Василий Краснофф... Батюшка что ли?

— Не батюшка — пастор.

Брови Ромы полезли вверх.

— Впервые вижу на улице попа, вот так без рясы, в джинсах и футболке.

Водитель «Опеля», сложив платок которым вытирал текущую из носа кровь, ответил с усмешкой:

— У нас другая вера, сын мой. Мы рясу не носим.

Рома спорить не стал.

— Ладно, потом поговорим, и за жисть, и за все дела...

Не поворачивая головы, обращаясь к водителю «запорожца», Смехов добавил:

— А тебе, худой, желаю до завтра не болеть. Я тебе, так сказать, подписку о невыезде вручил. Понял?

Что Томасу оставалось делать? Он потер припухший нос и ответил: «Поня».

Как видите, Томас явился в наш городок с шумом, треском и битьем посуды. Скоро на перекрестке зевак стало больше, а действующих лиц меньше. После минутной растерянности неизвестно откуда набежала публика, стала охать, ахать, цокая языками, рассматривать водителей, покореженный металл, рассыпанные осколки стекла, масляные кляксы на асфальте. Пастор, почему-то не стал ждать милицию. Посмотрев на часы, он присвистнул, сел в машину и шустро укатил. За ним тут же, пугнув народ сигналом, последовал Рома. На перекрестке остались: массовка, Томас, Сергеич и... никем не замеченная владелица «хонды», хорошо сохранившейся, только чуть примятой спереди.

— М-да, — сказал Сергеич. — Ну что, я пошел?

— Удачи, — ответил Томас старику и посмотрел на небо.

Над Донецким кряжем ещё висели, собравшиеся клином косматые накрахмаленные тучи, но с юга от Азова уже накатывала чернота. Поднялся сухой жесткий ветер-степняк и погнал пыль, песок, блестящую фольгу от конфет и смятые пачки из-под папирос. В это самое мгновение, не секундой раньше или позже, свершилось чудо. В гомоне и бесконечных вопросах: «Что случилось, а кто пострадал, а кого убило?», — заиграли небесные волшебные флейты и арфы, а им стали подпевать серены. Чудесные колебания воздуха сплелись в слова, а те, в свою очередь, в предложения. Именно так, в такой последовательности.

— Милые мальчики, я так поняла, ни вас, ни вашу машину уже не спасти. Может, разлетимся как птички?

Вот какие были предложения, вот какие были слова. Женский голосок искрился и сиял майской радугой, звенел весеннею капелью. Он как бы предлагал себя, открывался, обволакивал, очаровывал... Томил, щекотал, разгонял кровь. Сергеич, на что мхом был покрыт с юга и с севера, остановился, обернулся посмотреть, откуда раздалось столь сладкое щебетание.