Shin-san - Уровни Глубины [AT]

Осколки человеческих душ, намертво прикипевших к шпангоутам, переборкам и броневой стали… Отзвуки последних пережитых яростных эмоций и желаний… Бережно сохраненные вечной бездной призраки кораблей, давным-давно рассыпавшихся ржавчиной на дне или распиленные на металл на суше… Все это собиралось в этом неизвестно кем разожженном горниле, чтобы восстать из небытия и обрести новую, неясно как воплощенную, но хищную жизнь.

Я пошатнулся, но тут же почувствовал плечо и прохладные руки, поддерживающие меня и не дающие упасть.

И сразу стало легче.

Прикосновения Глубинных, завораживающие видения, рассыпающиеся по нервам и мышцам уколы и струйки острого холода, воспринимались частью моего сознания, как нечто правильное, как последние, завершающие кусочки мозаики, собирающие меня во что-то полное и законченное.

– Рэм… Скажи… Ты – это еще ты? – выдернул меня из неизвестно сколько длившегося медитативного состояния знакомый голос.

– Да, а что…? – спросил, сам понимая, что кривлю душой. Что-то во мне поменялось, и поменялось разительно. Иначе, по новому, ощущалось все – собственное тело, окружающий мир и особенно океан – бескрайний, благодушный, свой… Это новое чувство, похожее на щекочущее эхо в затылке, даже без участия зрения четко отслеживало всех, присутствующих на воде и под ней. И более того – ясно давало знать, что в миле от берега у дна еще кто-то есть.

– Да как тебе сказать… Посмотри под ноги для начала.

Я помнил, что провалившись в видения чужой, нечеловеческой памяти и окруженный Глубинными, я находился по пояс в воде. Теперь же я стоял на ней, ощущая морскую гладь голыми ступнями так, как будто прямо под поверхностью воды появился второй, упругий и толстый слой. Он пружинил, слегка прогибался, но легко держал меня. Но также я знал, что стоит мне захотеть, и вода снова станет прежней, скрывая меня от посторонних глаз, и отныне не убьет даже на самой большой глубине.

– Нда… Так я что, теперь тоже канмусу? Канмусун, так сказать…

– Боюсь, что нет, – нервно усмехнулась «Атланта». – Полюбуйся на себя.

И девушка вытащила из своего снаряжения и метнула мне небольшой предмет. Машинально пойманный, он оказался квадратным зеркальцем из полированного металла в резиновой окантовке. И, поднося его к лицу, я уже был готов к тому, что я увижу.

Я обычный парень, чуть выше среднего роста, не красавец и не урод. Темные волосы с уставной прической, прямой нос приемлемых размеров, подбородок, брови как брови – ничего примечательного… Все и осталось по-прежнему, кроме, разве что глаз.

От привычного серого цвета не осталось и следа – белок имел четкий голубоватый оттенок, а радужка… Она целиком была залита прозрачной, густой, флуоресцирующей синью с фиолетовым кружком зрачка.

«Вот и приехали, мля… Я теперь как фримен из «Дюны»… Только морской. И карманных Шай-Хулудов у меня целая компания…»

– И что теперь? – спросил я «Атланту» и слегка развел руками, обозначая и себя, и свое окружение. – Несмотря на все это и весьма занятные ощущения, я как-то не испытываю непреодолимого желания жрать корабли и убивать людей с канмусу. И раз они меня слушаются, то и им не позволю.

– Что теперь… Если б я знала. Если б я только знала… – пробормотала Сэнди, натурально схватившись за виски. – Вот на кой черт ты, Рэм, вообще свалился нам на голову?!

Мурлыча под нос довольно-таки к месту вспомнившуюся песенку, я сидел на более-менее уцелевшем участке бетонного пирса и лениво бултыхал в воде голыми ногами. Утро над Тинианом только-только начиналось, и солнце еще не успело набрать свой плотный полуденный жар, который, вообще-то, на этом острове ощущался как-то без особого дискомфорта. Или дело было уже во мне?

Потому как те изменения, что произошли со мной за последние сутки, были, мягко говоря, весьма существенными.

Взяв из возвышающейся рядом со мной приличной кучи рваного железа какой-то покореженный кусок решетчатой фермы, я, размахнувшись, закинул его в тут же вскипевшую воду. Тот факт, что теперь я могу, совершенно не напрягаясь, спокойно метнуть одной рукой где-то под сотню килограмм на шесть-семь метров, уже не поражал, хотя по-прежнему был категорически непонятен.