Мне страшно даже предположить, что к тебе может не попасть это письмо. Ведь может же такое случиться! Пропадут напрасно мои последние мысли.
А ведь мои мысли — это, в сущности, и есть я… Остальное — оболочка: тело, мясо, хребет, кишки, сухожилия, кровь, дерьмо, моча, болезни, боль. Короче, то, что очень скоро будет предано земле… Боже, какая же это мерзость — умирать!
Прощай, мой сыночек. Постарайся оттянуть нашу встречу, которая — вдруг! (если все-таки Он есть) — может и состояться, но при иных обстоятельствах и в иных условиях.
Твой отец.
P. S. Извини за сумбур. Но когда за спиной стоит безносая с косой и костистым коленом неумолимо подталкивает тебя к могильной яме, согласись, трудно соблюсти стройность изложения.
P. P. S. Запомни, вам предстоит исправлять наши ошибки. И только тогда этим ошибкам будет найдено оправдание. Таким образом, в ваших — а значит, и в твоих — силах сделать так, чтобы наши с тобой потомки не плевали в наши могилы".
Закончив читать, я закрыл тетрадь и посмотрел на Славу. Все это время она сидела молча, положив руки на колени.
Удивительно, что и отец, и случайно встреченный мною священник говорили об Истине одними и теми же словами. Но почему отец знал дату своей смерти?..
— Ну вот, — сказал я, — теперь для меня кое-что прояснилось…
… Квартира опять постепенно оживляется звуками. То вдруг кому-то ночью вдруг вздумается передвигать тяжелую мебель. То послышатся возгласы, напоминающие крики о помощи или армейские команды. То, ни с того ни с сего, предутреннюю тишину взорвет рев воды в туалете. И еще — появились запахи несвежего белья.
— Воняет казармой, — морщит носик чистоплотная Слава, привыкшая в своей благоуханной Франции к другим запахам. Она стала принюхиваться ко мне:
— Нет, это не от тебя. Ты пахнешь масляными красками… и моими духами.
Я прекратил работать, и целыми днями мы со Славой бездельничаем. Изредка выбираемся из дому и, почти не разговаривая, слоняемся по безлюдным переулкам.
— Ты знаешь, — сказала однажды Слава, — я скучаю. Я скучаю…
— По Парижу? По Эйфелевой башне?..
— Я скучаю по тому времени, когда мы с тобой сидели на балконе в соломенных шляпах, и я пила нормальный кофе… И мальчик… ах, мальчик…
Я все время думаю о письме отца, но я не знаю, с чего начать, я не знаю, как повлиять на события. Я готов не отсиживаться в кустах, я готов действовать, готов что-то делать, куда-то бежать… Но что делать, куда бежать, в каком направлении…
Улицы Москвы грязны и пустынны. Столица будто вымерла. Куда подевались жители этого многомиллионного города? Я читал, что так же вымирала Москва, когда в разные годы к ней подступал чужеземный враг… Но нет сейчас ни якобы гениального Наполеона, ни якобы придурковатого Адольфа…
Наконец позвонил Илья. Он в Париже! Слава Богу! Каким-то чудом прорвался. Разговаривали, соблюдая конспирацию, не более минуты. Говорили о каштанах, которые давно отцвели, о щенке колли, который жить без меня не может: так привык, собака, что от тоски перестал жрать. Завуалировано говорили о картинах… Я понял, что Илья сумел их вывезти. Осталось дело за тобой, сказал он… М-да, конспираторы…
В "Правде" появилась коротенькая статейка о Василии Бедросове. Ее автор вспоминал великого драматурга Николая Погодина и его бессмертную пьесу "Кремлевские куранты", постановка которой возобновлялась во МХАТе им. А.М. Горького. Автор пинал прежнее руководство театра и Ваську за пьесу, которая еще полгода назад шла на той же сцене.
Пьеса называлась "Кремлевские мутанты" и была посвящена… впрочем, это неважно, патетически восклицала газета, чему она там была посвящена!
Пьеса эта идеологически вредная, не наша эта пьеса, да и бездарный автор, враг народа Василий Бедросов, уже вторую неделю вместе с худруком и дирекцией театра в полном составе корчуют пни в лесах Архангельской области. И поделом им, негодовала "Правда", так будет со всеми, кто покусится…
Эх, Васька, Васька… Говорили тебе, беги к чертовой матери… Не сбудется твоя мечта издать книгу о роли сортира в духовной жизни человека… И что теперь будет с твоими барбосами, котом и попугаем? А с женой?..
На всякий случай позвонил на Васькину дачу — вдруг газета врет? К телефону долго никто не подходил. Потом трубку сняли. Я услышал незнакомый звонкий голос:
— Лейтенант Бойко слушает! Это вы, товарищ майор? — был слышен треск дерева, стук топоров и шум огня. — Горит, товарищ майор, полыхает… Народ, бля, люди, то есть, местные алкаши, значит, подожгли… И собак за хвосты подвесили… Смехота! И… — и связь оборвалась.
Читать дальше