Александр Бруссуев - Радуга 1

— А я вот и подумал, что этот твой «Илья Муромец» не сможет работать. В нем за столько лет все конденсаторы, поди, иссохлись, трансформатор, поди, тоже спекся, — говорил Великанов, свет фонаря все тускнел и тускнел. — Ладно, пойду включу свет, что ли. А то фонарь дают, а батарейки самому покупать. Мне лишние траты ни к чему. Сам-то живой?

— Спасибо, живой, — Шурик сел на полу и помотал головой, отряхивая воду. — Как меня шандарахнуло!

— Странно, вообще-то, — проговорил охранник, двигаясь к открытой двери на лестницу. — Стукнуло тебя так, будто не два с половиной ампера в сети, а все тридцать. Может быть такая особенность организма.

Свет включился, едва только Великанов внизу взвел рубильник. «Илья Муромец» выглядел непрезентабельно: ткань скрывающая динамик разорвалась вместе с черной бумагой, задняя стенка потемнела от копоти, шнур питания, словно в огне побывал, про вилку и говорить было нечего.

Шурик с прискорбием признал, что на сегодня эксперименты закончены, и с радостью готов был ехать домой, потому что, вдруг, очень соскучился по жене. Раны на ладони надувались пузырями, срочно нужна была женская ласка. Ну, и, конечно, какая-нибудь мазь против ожогов.

На следующий день он отчитался перед Аполлинарием в содеянном, стараясь все обратить в шутку, но тот, сделавшись серьезным, веселья не разделил.

— Шурик! — сказал он. — Я вообще-то не был уверен, что тебе удастся как-то настроиться на этот «белый шум». Есть ненормальные, всю жизнь пытающиеся хоть что-то услышать, но ловят только муслимские откровения или танковые учения.

— Так я же не ненормальный! — обрадовался Шурик.

— Два слова, конечно — нецензурные, это — успех с первого же раза, если так можно назвать это непотребство. Рекомендую тебе более этим делом не заниматься, что-то здесь неправильно.

— Аполлинарий, позвольте мне еще поэкспериментировать. Два матюга не отражают тенденции. Это может быть просто стечением обстоятельств. Хочется же получить целостную картину, насколько это вообще возможно. У меня тут есть старый телевизор, справит дело заместо приемника. Буду осторожен, — ответил Шурик.

— Ладно, — очень быстро согласился Аполлинарий. Видимо, он, как руководитель, тоже был не против раздобыть больше информации. Но, как человек, добавил. — Хотя, лучше бы ты занялся опять петроглифами.

Шурик вернулся в студию через два дня. Опять дежурил Великанов, опять на подоконнике валялась кошка. Под испытующим взглядом охранника он извлек из сумки маленький японский телевизор «Контесса», верой и правдой прослуживший всю его послеармейскую студенческую жизнь в Питере.

— И где ты только такой хлам добываешь? — спросил Великанов.

— Хоть этот телевизор и не цветной, зато вполне исправный. Японскую технику не берут никакие годы. Я имею в виду настоящую японскую, а не китайскую.

— Ладно, мне все равно. Вскрытие покажет. Валяйся потом без сознания, хоть, заваляйся. Лишь бы до пожара дело не дошло, — махнул рукой Великанов.

Шурик на этот раз подготовился более основательно: он захватил с собой удлинитель с предохранителем и выключателем и еще пару резиновых перчаток, а также маленький складной стульчик. Телевизор он установил на стульчике посреди комнаты, выдвинул из него телескопическую антенку и включил. Как ни странно, даже на такой примитивный прием передач обнаружились целых пять каналов. По двум шли новости, по одному брызгались слюной неприятные известные молодые богатеи в роли ведущих сомнительного ток-шоу, по остальным транслировались отечественные сериалы.

— Да, такое кружево даже дьявольский «белый шум» перебить не может, — ухмыльнулся Шурик. — А от нового «русского» кино, поди, молоко на кухне сворачивается.

Пытать себя телевидением он не стал, не для того все же приехал сюда на ночь глядя с перебинтованной рукой. Он покрутил японскую настройку в разные стороны, обнаружив пустое от эфирных волн пространство, поднес микрофон и включил запись. Теперь предстояло сантиметр за сантиметром прощупывать электромагнитные колебания, в надежде опять услышать нечеловеческую брань. Вот уж никогда не думал, что будет охотиться за нецензурщиной.

Шурик, конечно, лукавил. «Белый шум» — такое непознанное явление, когда на приемник, будь то радио, будь — телевизор, ловятся обрывки слов, предложений, взятых неведомо из какого уголка Вселенной. Они с трудом прослушиваются, но, если верить легендам, именно они могут служить средством контактов с потусторонним миром, миром мертвых. Каждый человек уносит с собой на ту сторону какую-нибудь тайну, ибо любой человек — тайна. Если такой секрет не позволяет душе быть покойной, она ищет возможность достучаться до оставленного суетного царства живых и слить свою информацию. Первая заповедь руководителя, особенно в России, для того, чтобы иметь больше шансов остаться в живых — не замыкать информацию на себе. Но это так, к слову. Расслышать сквозь помехи чуждый этому миру глас — полдела. Попробуй расшифровать послание. Впрочем, сейчас на вооружении у людей стоят отличные «Voice Redactors», способные без особых усилий донести до разума не хрипы и визги, а вполне человеческие слова. Сиди себе, переворачивай их, как душе заблагорассудится, выдавай результаты, кому какие нужны, получай деньги. Все бы ничего, да вот только страшно все это до чертиков. Никакой гарантии нет, что из динамика раздастся взволнованный голос, ведающий о том месте, где лежат, сокрытые сто миллионов тысяч долларов. Зачастую три четверти идентифицируемых слов — ругательства, причем добрую половину из них составляют угрозы. Признаться, нервы должны быть крепкими, разобрав, вдруг, что «кожу сдерут, семью вырежут, а любимую собаку пустят в беспризорники». Можно, конечно, успокоить себя тем, что все это относится к кому-нибудь другому, что и собаки-то нет, что холост, но голоса, глумясь, начинают кричать твое имя. Конечно, потом, когда все мурашки уже отбегают свое и, утомившись, улягутся, можно прослушать запись и убедить себя, что кроме твоего была произнесена чертова уйма других имен и даже фамилий. И действительно, все вроде бы забудется. Всплывет в памяти позднее, в день свадьбы, а потом в день рождения дочери и опять уйдет в тайные глубины забытых переживаний. Чтобы ударить со всей мощи тогда, когда, возвращаясь из командировки, обнаруживаешь нового члена семьи: французского бульдога по имени Ляля. Вот тебе и игрушки с «белым шумом».