Александр Бруссуев: Радуга 2

— Ты видал, сколько пыли образовалось? — оборвал- задумчивость Шурика охранник.

Шурик хотел, было, посокрушаться по этому поводу: действительно, что-то уж чересчур много, но не успел.

— Ты вот стоишь, пялишь свои линзы в меня, но- ничегошеньки не видишь, — сказал здоровяк не очень дружелюбно, но и не враждебно. Безразлично так сказал. Встряхнул головой, как собака, и оказалось, что он нисколько не седой, а очень даже темноволосый. Словно белый пепел с себя скинул. Точнее — белую пыль.

— Так не бывает. Секунду назад чистота. А теперь, — он- обвел перед собой полукругом рукой, указуя — словно прахом занесено. Думал, усыпили нас всех. Так нет. Часы идут, время прежнее, батарейка в телефоне не села. Столько пыли, а воздух чистый, будто и не в городе. Что скажешь, очкарик?

Шурик не очень любил подобное обращение. Точнее — ненавидел.

Можно было, конечно, возразить хаму за стойкой, можно было даже припугнуть жалобой начальству, но смысл всех этих телодвижений отсутствовал. Разобраться, кто круче, помериться длиной полномочий — что это даст? Охранник не поумнеет, порядочнее не станет, а вот у себя настроение безнадежно испортится. Поэтому Шурик мысленно сплюнул и решительно двинулся к выходу на улицу, игнорируя любые высказывания, коими продолжал бросаться здоровяк.

«Я б тебе, инвалид умственного труда, сказал что-нибудь на друидском тайном жаргоне, Berle Fene, как они это дело называли, да пока что не знаю его, к сожалению. Да и не поймешь ты, обидишься, «по Фене» меня заругаешь, как принято в кругах твоего общения. В моей будущей Fene все слова исполнены смысла, у тебя же только стремление обидеть и оскорбить. Пошел ты в пень, «хулиган, вонючка». Лучше я прогуляюсь на свежем воздухе», — думал Шурик, открывая высокую дверь на улицу.

Внутри «Дуги» всегда легче дышалось, чем в стесненном коробками домов и закатанном в асфальт мегаполисе. Но сейчас, диво дивное, воздух приятно поражал поистине «альпийской» свежестью. Куда-то подевались все привычные промышленные и человеческие запахи: бензиновые выхлопы, пивные пары, ароматы еды, приправленной пестицидами, БАДами и прочими полезными химическими реагентами, запахи пота и парфюма, немытых собак и неистребимых кошек, подъездов и сырости. Пахло травой, лесом и отдыхом.

Никакого движения по улице Большой Морской не было. Пешеходы — не в счет. В Питере непременно двигался только транспорт, даже в пробках, ну и трамваи, на худой конец. Люди всегда брели, даже если пытались делать это достаточно энергично.

Так вот все машины стояли на дороге, обочинах, тротуарах в элегантной небрежности. Внутри некоторых сидели озадаченные люди и крутили по сторонам головами.

«Светофор у них там, что ли, сломался?» — подумал Шурик.

Несмотря на атмосферное празднество — столько свободного от оксидной зависимости кислорода — народ по привычке начинал переругиваться. Шурик поспешил к своему кафе, где подавали замечательный кофе и на входе висело зеркало с «портретом неизвестного» (см. Радуга 1). Впрочем, большая часть умудренных жизненным опытом прохожих, тоже старалась поскорее миновать непонятный участок, где машины вдруг разом встали, да еще и не в отведенных для этого местах.

Идти было легко. Ощущение — словно, отвалились с ног гири, которых раньше вроде бы и не замечал. «Будто сила тяжести уменьшилась, или я сильнее стал», — удивлялся Шурик. Он внимательно осматривался, пытаясь избежать любой опасности, которыми, как известно, столь богаты непонятные события. Но видимость, казалось, была ограничена. Чем? Шурик снял очки, чтобы протереть стекла, и с удивлением обнаружил, что без привычных с детства окуляров смотреть гораздо удобнее. «Да я не только сильнее стал, но и прозрел!» — озадачился он и решил, было, безотлагательно осмотреть себя на предмет обнаружения каких-нибудь новых органов или потери старых, но тут невдалеке завыла сирена. Пора отсюда убираться, чтоб не попасть в тягомотину свидетельских показаний, подозрительности и, не дай бог, обвинений невесть в чем.

Уже входя в кафе, Шурик удивленно зафиксировал, что и солнечный свет как-то изменился. Если раньше он был какой-то незаметный, то теперь — красноватый, словно сквозь фильтр. «Просто марсианские хроники какие-то! Или это внезапная песчаная буря, длившаяся одно мгновение, достаточное для того, чтобы завалить пылью и окрасить воздух в красный цвет. Было ж такое в Австралии, правда, длилось не один день. Или я пока не понимаю». Он также подумал, что может быть, самым правильным было бы вернуться в офис, позвонить Аполлинарию, но решил, раз уж пришел в кафе, то хоть перекусит слегка. Если бы что-то серьезное произошло, шеф обязательно бы связался. А телефон молчал.