Инна Александрова - Школьная история, рассказанная самоубийцей

Я часто думала: откуда здесь мои одноклассники? Они что, умерли вместе со мной?.. Я могла бы в это поверить, если бы здесь был кто-то один, – ну, Ритка, например, – но не мог же наш класс почти в полном составе умереть, да ещё и вместе с учителями? И два параллельных тоже… Это казалось совершенно невероятным. Я задавала вопросы, но никто не мог ответить мне ничего вразумительного.

Здесь вообще не любили отвечать на вопросы. Одноклассники вели себя странно: молчали, когда я задавала вопрос, на который они не знают ответа. Взрослые поступали так же… Позже мне пояснили, что в этом мире не принято говорить «не знаю». Если не знаешь ответа, можно молчать. Если не хочешь говорить, – тоже. Здесь нет этикета и правил. Никто не боится, что собеседник на это обидится, – да и какая разница? Сегодня один собеседник, завтра другой. В мире, где каждый может принять любой облик, никогда нельзя быть уверенным, кого именно ты видишь перед собой…

Вот Ритка, например. Глаза у неё зелёные; волосы всклокоченные, тёмные, – всё как раньше, когда я была жива. Она не любила причёсываться; её руки всегда были в чернилах, и за это в первом классе её дразнили замарашкой. У Ритки длинный любопытный нос и растрёпанная чёлка; она одета в коричневую форму, протёртую до дыр на локтях. Как я узнала, что на самом деле это не Ритка? Да просто. При жизни она не хотела дружить со мной…

Мы дружили с первого класса, а в этом году Ритка вдруг решила, что она уже взрослая, и портить свою репутацию дружбой с отличницей ей ни к чему. Дружба со мной означала, что другие девчонки, учившиеся на круглые тройки, не примут её в компанию, – посчитают заучкой и зубрилой, не лучше отличницы. И Ритка решила пожертвовать дружбой со мной, чтобы не стать изгоем… Мы почти не разговаривали в последние дни. Случайно столкнувшись со мной в коридоре, она отводила глаза; наверное, ей было стыдно, но я не винила её. Мне было всё равно…

Почему всё равно? Да всё просто. Вы, наверное, слышали, как люди убивают себя из-за несчастной любви?.. Каждый год кто-нибудь стреляется, вешается, прыгает с крыши; и не один, – целые толпы народа, как пишут в газетах, уходят на тот свет, потому что их не любят. Возможно, и про меня тогда подумали, что я, мелкая, в свои одиннадцать лет безответно влюбилась в кого-то… В старшеклассника, например. Так вот…

Я никого не люблю. Совсем. Ни родителей, ни бабушку, ни деда… ни друзей, ни подруг. Какая глупость – любить мальчишку!.. Люди придумали любовь от скуки, а ещё – чтобы скрывать правду. Люди всегда обманывают. На самом деле они используют друг друга. Они собираются вместе, потому что им что-то нужно от других… Вот, например, мои родители. Любящая семья, говорят… да ну… Люди женятся, потому что так надо. Так принято в обществе – жениться и заводить детей. Иначе свои же сгнобят… знакомые и родные… Люди ненавидят тех, кто не похож на других. А тех, кто живёт не так, ненавидят вдвойне. Я не знаю, почему они такие… Мне вот, например, всё равно, выйдет ли Ритка замуж, когда она станет взрослой. А другим почему-то не всё равно. И они будут гнобить её, если вдруг она не захочет или не сможет, – поэтому Ритке придётся выйти замуж и родить ребёнка, хочет она того или нет. Вот и меня поэтому родили… потому что так принято.

Родительская любовь, говорите?.. Да ну. Когда я ещё была жива, моя мама любила рассказывать, как она меня любит. Как мечтала о синеглазой девочке с золотистыми локонами, чтобы любить и заботиться… идиллия, да?.. А девочка родилась не синеглазой, и золотистых локонов у неё не было. Ну, ерунда, от этого она же не стала меньше любить меня, правда?.. Конечно. У моей мамы была любимая фраза, которую она часто повторяла, – «быть лучше всех». Кого это «всех», и что она понимала под этим «лучше», я не знала, – и не пыталась спрашивать; для неё это означало учиться на одни пятёрки, поступить в институт, занимать первые места на конкурсе танцев, носить красивые платья, аккуратно причёсывать волосы, – волосок к волоску, – и выйти замуж за самого красивого парня, о котором мечтали все её подруги. Конечно же, он был блондин, и глаза у него были синие-синие… только вот дочь пошла не в него. Ну, да ладно, не об этом речь…

Кредо «быть лучше всех» касалось, естественно, и меня. Я должна была стать отличницей, и не иначе. Каждая четвёрка считалась позором; я должна была делать уроки целыми днями, только чтобы исправить её. А ещё была музыка. Я возненавидела пианино. Идеальная девочка должна заниматься музыкой, чтобы однажды, если к маме нагрянут гости, что-нибудь им сыграть… Плевать, что дома они всякий раз выключают радио, когда передают классику, – пусть завидуют, что у неё идеальная дочь… Тратить жизнь на долбёжку по клавишам ради таких «минут славы» казалось мне глупостью, но маме моего времени было не жалко. Это ведь была моя жизнь… не её…