Эдит Уортон - Торжество тьмы

Несмотря на благоуханное тепло и хитроумные удобства спальни Фэксона, исполнить предписание оказалось нелегко. Найти ночлег под пышным кровом Овердейла было восхитительной удачей, и физическим уютом Фэксон насладился вполне. Однако, несмотря на все изобретательные роскошества, дом был до странности холодным и негостеприимным. Фэксон сам не понимал, в чем дело, и мог лишь предположить, что сильная (пусть и в отрицательном смысле) личность мистера Лавингтона каким-то мистическим образом проникала во все уголки его жилища. Хотя, вероятно, это ощущение было вызвано тем, что сам Фэксон устал и проголодался, замерз куда сильнее, чем думал, пока не попал с мороза в тепло, и вообще ему несказанно надоели незнакомые дома и перспектива вечно жить у чужих людей.

— Надеюсь, вы не умираете с голоду? — В дверях показалась тонкая фигура Райнера. — Дядюшке надо обсудить одно небольшое дело с мистером Грисбеном, и обедать мы будем только через полчаса. Мне за вами зайти или вы сами найдете дорогу вниз? Идите прямо в столовую — вторая дверь налево по длинной галерее.

Райнер исчез, оставив за собой шлейф теплоты, и Фэксон, вздохнув с облегчением, зажег сигарету и сел у камина.

Он осмотрелся, теперь уже без особой спешки, и ему бросилась в глаза одна деталь, поначалу ускользнувшая от его внимания. Комната была полна цветов — простая «холостяцкая спальня» в доме, куда приехали всего на несколько дней, в самом сердце мертвой нью-гемпширской зимы! Цветы были повсюду — и не в бессмысленном изобилии, но расставленные с той же продуманной тщательностью, какая отличала композицию из цветущих кустов в холле. На бюро стояла ваза аронников, на столике возле локтя Фэксона — букет гвоздик необычного оттенка, а из стеклянных мисок и фарфоровых вазонов источали тающий аромат пучки разноцветных фрезий. Такое количество цветов предполагало целые акры теплиц — но как раз это его интересовало меньше всего. Сами цветы, их качество, отбор и расстановка, предполагали наличие у кого-то — и у кого, как не у Джона Лавингтона? — заботливой и чуткой страсти именно к этому виду красоты. Что ж, теперь понять этого человека — каким его увидел Фэксон — стало еще труднее!

Полчаса прошло, и секретарь, в предвкушении обеда, направился в столовую. Он не запомнил, с какой стороны его привели в спальню, и, выйдя, растерялся, обнаружив сразу две лестницы — очевидно, обе парадные. Он выбрал правую и у подножия обнаружил длинную галерею, которую упоминал Райнер. Галерея была пуста, а двери в ней — закрыты; но Райнер говорил «вторая дверь налево», и Фэксон, напрасно подождав внезапного озарения, взялся за вторую ручку с левой стороны.

Он попал в квадратную комнату, темные стены которой были увешаны картинами. Фэксону показалось, что мистер Лавингтон и его гости уже расселись вокруг накрытого стола при свете настольных ламп под абажурами, но затем он понял, что на столе лежат не деликатесы, а бумаги и что он, по всей видимости, незваным проник в кабинет хозяина дома. Фэксон остановился, а Фрэнк Райнер поднял голову.

— О, здесь мистер Фэксон. Может быть, попросим его…

Мистер Лавингтон со своего конца стола встретил улыбку племянника взглядом, полным беспристрастного доброжелательства.

— Конечно. Входите, мистер Фэксон. Не сочтите это вольностью…

Мистер Грисбен, сидевший напротив хозяина, повернул голову к двери:

— Мистер Фэксон, разумеется, американский гражданин?

Фрэнк Райнер засмеялся:

— Об этом не беспокойтесь! Ох, дядя Джек, ну вас с вашими новомодными ручками! У вас что, обычного пера не найдется?

Мистер Болч, говоривший медленно, будто нехотя, приглушенным голосом, от которого, судя по всему, мало что осталось, поднял руку и спросил:

— Минуточку, признаете ли вы, что это…

— Моя последняя воля и завещание? — Райнер засмеялся вдвое веселее. — Что ж, я не ручаюсь, что это «последняя» воля. Вообще-то она первая.

— Это просто юридическая формулировка, — объяснил мистер Болч.

— Ну вот. — Райнер окунул перо в чернильницу, которую подтолкнул к нему дядя, и оставил на документе размашистый элегантный росчерк.

Фэксон, догадавшись, чего от него ждут, и заключив, что молодой человек подписывает завещание, поскольку достиг совершеннолетия, встал за спиной у мистера Грисбена и принялся ждать, когда подойдет его очередь подписать документ. Райнер, проделав это, уже готов был подтолкнуть бумагу через стол мистеру Болчу, однако тот, снова подняв руку, произнес печальным подневольным голосом: