Олег Мизгулин - Морок

— Моё ничего здравствует, чего и тебе желает. Как сам, Олег?! Папой ещё не стал?

— Да нет, Николаич. Рано ещё… И вообще, мы тут с Люськой думали и надумали. Ты когда в тайгу уходишь?

— Да вот со следующей недельки, пожалуй, засобираюсь. Что хотите разбавить моё гордое одиночество? Давайте, я вам давно предлагал.

— Хотим, Николаич, и разбавим не слабо. — В трубке пшикнули на смеющихся где-то рядом. — Тут у нас мини-отряд сколачивается. Я с Люцией, а с нами мой друг детства и его подруга тоже изъявили желание подышать тайгой. Не откажешь, таёжник, не в обузу будем?

— Давай, Олежек, подходи ко мне со своей командой. За чаем, всё и обсудим. Далеко, вы, нет?

— Да нет, Вадим, недалеко. Через полчаса появимся.

— Возьми, что-нибудь к чаю, — попросил Вадим. — Потом сочтёмся. Всё, давай, жду. — Мобильник замолчал.

«Четыре человека, две пары, значит две палатки на случай разбивки лагерей. — Вадим заправлял диван, и между тем мозг бывалого лесового вёл свою заурядную работу — три спальника есть. Значит в добор ещё два. Опять же в наличии три дождевика, если ещё два не найдём, то на худой конец болоньевый материал сгодиться. Рваный, правда. Ну, да ладно, посмотрим. Что ещё?»

Вадим зажег газ, залил вполную чайник, и, водрузив его на огонь, прошёл в ванную.

«Так, по мелочам: спички, соль, пищевой консервант, посуда, аптечка… Сейчас составим смету. Лодка рабочая, проверял недавно. Насос не забыть».

Тщательно поработав щеткой, Вадим прополоскал рот и сплюнул. Из зеркала на него смотрел молодой мужчина, лет тридцати. Еле уловимая прядь седины, кустистые брови, под которыми взгляд сурово-ироничных глаз, двухдневная небритость придавали портрету своеобразный оттенок мужественности, именуемый по новомодному — брутальностью.

«Поскоблюсь-ка, покуда ещё в цивилизации, — намыливаясь помазком, рассуждал Вадим. А там, в недрах природы, можно и приотпустить ботву. Что ещё? Мази, крема, понятно, съездить в карьер, ружьё отстрелять, давно не в работе. Да, и патронов подкупить не мешает…» Мысли мелькали, одна за другой. Вадим выключил газ, заварил чай с листьями малины, прошёл в зал, и присев за журнальный столик, взял карандаш.

«По порядку, не спеша…Сейчас, прикинем хер к носу», — карандаш уверенно заплясал в пальцах, рождая на бумаге нужные и понятные значения, без математики которых, в походе делать нечего.

Критически просмотрев список походной поклажи, взвешивая, словно на весах, нужное и лишнее, Вадим, в некоторых местах, что-то вычеркнул, а где-то добавил, почёсывая нижнюю губу, подумал: «Женщины… Женщины в тайге — случай особый. У них и психика, и физиология своя. Ставлю вопрос на контроль. С Головным, ещё проработаю детальки».

С Олегом, он хаживал, раз не первый, и хаживал часто, забредая с ним в чащобы глубоко, с размахом. Сам Вадим вырос в этих кедровых джунглях; звуки и голоса дикой природы были доступны и понятны. А Олег, по первой, жался к нему как щенок, боясь хоть на полшага приотстать, потерять его спину. Тайга ему казалась жутким лабиринтом, из зарослей вековых деревьев, беспролазных кустов, болот и ям, кишевшая всевозможным зверьём и ползучими гадами. Уже потом, после третьей, четвёртой хожки, Голова попривык, пообмяк и принял природу сердцем. Она перестала быть ему враждебной по мере его обучения. Вадим научил его многому, что знал сам: считывать ориентиры по солнцу и звёздам, разводить костёр с полспички, быстро и экономно. Ходить правильно, смотреть в оба, слушать чутко, спать вполглаза. Олег был с характером, со стержневой основой, и Вадим был уверен, что эта наука ему придётся по душе. Он был уверен и не ошибся.

Головной пришёл к нему в клуб восемь лет назад и выглядел тогда худым невзрачным подростком. Острые плечи продолжали довольно таки сильные жилистые руки, а заостренное юношеское лицо семнадцатилетнего пацана, можно было бы считать обыкновенным, если бы не одна значительная деталь. Глаза паренька выдавали небывалый потенциал смешанных гама-чувств и внутренних борений. Сам взгляд его, дерзкий и непокорный, вполне можно было объяснить трудностью переходного возраста, если бы помимо этого, в глазах не проскальзывал отдельным огоньком пытливый ум, как-то не свойственный для агрессивной шпаны.

Вадим тогда подрабатывал на занятиях по рукопашному бою. Его программа была сжата и утрированна; включала в себя арсенал ударно-бросковой техники. Приёмы были взяты из самых различных дисциплин, таких как каратэ, дзюдо, айкидо, боевое самбо. Отбрасывая рутинную филигранную технику каждого единоборства, Вадим скомпоновал всего несколько узловых рукопашных моментов, приходящихся на вполне возможный жизненный передряг. Во многом это напоминало армейскую прикладную технику, только сокращений было по самое некуда. Впрочем, Вадим не ставил цель научить дворовую молодёжь драться, давая, скажем, преимущество одному двору против другого. Его программа-минимум называлась «Самооборона и техника выживания в уличных ситуациях», носила неагрессивный характер и, в общем, была рассчитана на женский контингент. Девушек в его секции было значительно меньше, чем юношей, желающих возыметь уверенный кулак. Были и такие, что приходили получить знания, с последующим его применением в криминальной среде.