Олег Мизгулин - Морок

Потом ещё было много, чему он его научил… Баба Паша, к тому времени, померла. Квартира её ушла в наследство непутёвым отпрыскам, которые за время её жизни, ни разу таки не написали ни слова в письме, не навестили, не справились о её здоровье.

Вадим всё понял. И сам предложил парню остаться. Действительно, куда бы он пошел? Семьёй Зорин к своим двадцати шести, так и не обзавёлся, так что жить двоим, в однокомнатной дедовской квартире, было не тесно.

Так Головной окончательно скрепил узы дружбы с человеком, который не вызывал в нём противление и агрессию.

Постепенно, как-то само собой, исчезло обращение: «Вадим Николаич» и стало, либо: «Вадим», либо: «Николаич».

Вадим теперь зарабатывал хорошо. Армейский товарищ, по своим каким-то каналам, помог ему воткнуться в высокооплачиваемый северный регион. Вахтовый метод: месяц там, месяц здесь, его устраивал. Климатические условия, он, закалённый тайгой, переносил легко, без ломки. Олег, в его отсутствие, жил в его хате, вёл нехитрое хозяйство, и между делом, подыскивал работу. Сначала, Головной чурался охотничьих лесовых пристрастий Вадима и не разделял его взгляда, что лучший быт человека — это быт его в гармонии с первобытной природой.

«Как можно спокойно спать там, где в затылок дышат медведи», — рассуждал он. Но спустя год, изрядно побороздив с Николаичем по зелёному морю, он кардинально изменил своё мнение и уже сам готовил дорогу: проверял готовность охотничьих, рыболовных снаряжений, смазывал ружьё, собирал рюкзаки.

Как-то получилось, что Олег ушёл из дома, оставив записку: «Вадим, не беспокойся, появлюсь, когда определюсь с работой. Надоело жить на дармовщинку. Взял деньги — пятнадцать тысяч. Обязательно верну. Олег».

«Никто тебя не считал дармоедом», — пожал плечами Вадим.

Он видел, что у парня высокие амбиции и желание достичь каких-то своих высот.

«Сильный характер или поднимет его, или погубит, — думал он. — Лишь бы не последнее».

Вадим оказался прав в первом. Через три года, Олег опять нырнул в его жизнь. Появился так же, как всегда — неожиданно. Как чёрт из табакерки.

В дверь опять же позвонили. Вадим открыл. Ему улыбался, увы, не старшина, а молодой человек, стильно и модно одетый во всё белое, аккуратно постриженный, в новых начищенных туфлях. В довесок портрета — цепь на шее золотая, толщины средней, на среднем пальце правой руки, — печатка, опять же из золота…Все эти детали Вадим рассмотрел потом, ведь сейчас Головной был не один. Рядом с ним, чуть поодаль, стояла рыжеволосая девушка, красивая, миниатюрная, модельной внешности. Стояла, поглядывая с улыбкой смущения, но в то же время и с любопытством.

— В дом-то пустишь или как?!

Замешательство сменилось эмоциональным всплеском; гости прошли. Олег представил девушку.

— Люся, — жеманно склонив голову озвучила своё имя незнакомка. — Олег много о вас рассказывал.

— Надеюсь, не самое плохое, — схохмил Вадим, направляя визитёров на кухню и ставя чайник на огонь.

Новостей была куча. Не спеша, отхлёбывая горячий чай, Головной рассказывал о себе, о своих значительных переменах в жизни, которые говорили сами за себя. Изрядно поколесив в близлежащих городах, в поисках работы, перепробовав и перемеряв на себе, от грузчика в мебельном салоне, до бармена в казино, Олег, неожиданно для самого себя, определился с местом в Иркутске. Трудоустройство в строительно-ремонтную организацию, требовало обязательной местной прописки, и Олег, не видя дальнейших перспектив, собирался было покинуть город, но тут вмешался его Величество случай, который всегда оставляет за собой право определять направление жизненного отрезка любого смертного, либо даёт полунамёк на возможную альтернативу. Олег такой альтернативой воспользовался на полную катушку. Впрочем, тогда ему некогда было размышлять, где и какой эпизод задаёт истории ход. Он просто сцепился с оборзевшими юнцами, пытавшихся силком затащить двух девчонок в синюю «Ауди».

Внушительного вида переросток, закрутив руку за спину первой, почти уж протолкнул её в салон. Вне машины оставалась упирающаяся задняя часть тела. Вторую девушку, ещё только подтаскивали к раскрытой дверце, но сопротивлялась она не менее отчаянно, чем первая. Крики протеста только заводили любителей клубнички, а инертное состояние случайных прохожих, укрепляло веру в безнаказанность.

— Харе орать. Потусим немного. Потом сами вас проводим. — Тот, что за рулём, попытался придать насильственным действиям облагороженный вид. Похоже, он канал за главного.